Оказывается, со мной говорил торговец рыбой, мистер Вильсон, с которым я только что имел дело на рынке. Недавно наша контора оформляла для мистера Вильсона закладные. Хотя он несколько раз заходил к нам, я предпочитал общаться с ним на рынке, ибо заодно мог выбрать превосходную рыбу на ужин. Что касается крабов и устриц мистера Вильсона, лучших не видали и не едали по сю сторону Нового Орлеана.
Мистер Вильсон кивком пригласил меня следовать за ним, обратно на рынок. Оказалось, я забыл на столе блокнот. Торговец рыбой вытер руки о фартук, взял блокнот и передал мне. Бумага успела пропитаться характерным запахом — казалось, блокнот выловили из пучины морской.
— Я подумал, блокнот вам нужен для работы. Пришлось открыть — иначе как бы я узнал, чей он? А у вас тут написано: «Эдгар По». — И мистер Вильсон указал на страницу.
Я спрятал блокнот в сумку и поблагодарил мистера Вильсона.
— Гляньте-ка сюда, сквайр Кларк! — Он торжественно развернул бумагу и явил моему взору целое семейство уродливых рыб. — Этих голубчиков заказали для званого обеда. Называются — морские собаки, иначе — налимы. А некоторые зовут их озерными судьями за свирепый вид и ненасытность! — И мистер Вильсон довольно громко хохотнул. Правда, уже в следующую секунду он испугался, что обидел меня. — Нет, сквайр Кларк, вы, конечно, совсем не такой.
— Пожалуй, в этом-то и проблема, дружище.
— Вы правы. — Мистер Вильсон откашлялся, как будто хотел еще что-то сказать. Руки его между тем методично орудовали ножом — он отсекал рыбам головы, даже не глядя на них.
— Да, жалко беднягу. Я про мистера По говорю. Который в старой больнице при колледже Вашингтона помер уж месяц тому назад. Я слыхал про это от зятя, сестрина мужа. Так вот, зять водит знакомство с одной сиделкой из этой больницы, и сиделка ему рассказала со слов другой сиделки, что с самим доктором говорила — подумать только, до чего эти женщины досужи! С доктором, стало быть; и доктор сказал, мистер По будто бы в уме повредился перед смертью — все звал одного человека по имени, все звал, пока не того… — Мистер Вильсон понизил голос до шепота: — Пока в ящик не сыграл. Да хранит Господь душу страдальца.
— А имя вы не помните, мистер Вильсон?
Торговец рыбой наморщил лоб. Затем уселся на табурет и стал доставать из бочонка нераспроданных устриц. Каждую устрицу он вскрывал, тщательно осматривал на предмет наличия жемчужины и выбрасывал, философски относясь к отсутствию таковой. Устрицы, кстати, не только главный экспортный продукт Балтимора — они самой своей природой подразумевают возможность обогащения, совсем как наш город. Внезапно мистер Вильсон возликовал:
— Рейнольдс! Точно, Рейнольдс! Да-да, именно Рейнольдс! Сестра это имя за ужином повторяла, а ели мы мягкопанцирных крабов — на них как раз сезон.
Я просил мистера Вильсона подумать хорошенько.
— Рейнольдс, Рейнольдс, Рейнольдс! — повторял он, несколько обиженный моим недоверием. — Всю ночь он этого Рейнольдса звал. Сестра еще жаловалась, что у ней имя из головы нейдет. А что я всегда говорил: сжечь пора колледжскую больницу. Этакое скверное место. Что до Рейнольдса, я знавал одного в молодости — он камнями в пехотинцев швырялся. Дьявольская натура, мистер Кларк; как есть дьявольская.
— Упоминал ли он Рейнольдса раньше? — вслух спросил я сам себя. — Может, это родственник или…
Тем временем экзальтация мистера Вильсона прошла. Он в недоумении уставился на меня:
— Так мистер По был вашим другом, сэр?
— Да, другом. И другом всех своих читателей.
На сем я поспешно распрощался с мистером Вильсоном, не забыв поблагодарить за столь существенную услугу. Действительно, мне довелось узнать последнее слово, произнесенное Эдгаром По на этой земле (или одно из последних — не важно). Пожалуй, теперь мне будет что противопоставить убийственной критике; у меня появилось противоядие от выпадов прессы. Одно-единственное слово означает наличие тайны, которую я должен раскрыть.
Рейнольдс!
Сколько часов я провел, перечитывая письма Эдгара По, а также рассказы и стихи, с целью обнаружить хотя бы намек на Рейнольдса! Приглашения на выставки и билеты на концерты пропадали втуне; в Балтимор с гастролями приехала Дженни Линд, «шведский соловей», но даже перспектива послушать ее не подвигла меня оторваться от книг. Зато временами я почти слышал голос отца, требующего забыть про По и заняться чтением профессиональной литературы. Отец наверняка сказал бы что-нибудь вроде: «Молодому человеку не худо бы затвердить, что Трудолюбие и Предприимчивость шаг за шагом непременно добьются того же, чего Талант добивается с ходу, а еще многого, чего Талант не добьется никогда. Талант нуждается в Трудолюбии не меньше, чем Трудолюбие — в Таланте». Всякий раз, открывая очередную страницу По, я будто ссорился с отцом; мне казалось, он готов отобрать у меня книги. Не то чтобы ощущение было неприятное; сказать по правде, этот воображаемый спор меня только подстегивал. Вдобавок, будучи деловым человеком, я обещал Эдгару По, как своему предполагаемому клиенту, поддержку и защиту. Возможно, отец похвалил бы меня.