— Я должен был сделать предложение?!
— Через несколько недель ей исполнится двадцать три. По понятиям балтиморского общества, Хэтти Блум — практически старая дева! Неужели ты нисколечко не любишь бедняжку?
— Разве можно не любить Хэтти Блум? Погоди, Питер! Почему ты решил, что помолвка должна состояться именно сегодня? Не припомню, чтобы я когда-либо называл конкретную дату.
— Почему я решил? А тебе разве неизвестно, что именно в этот день состоялась помолвка твоих родителей? Неужели ты за весь вечер ни разу об этом не вспомнил?
Я действительно напрочь забыл о годовщине помолвки родителей, но даже напоминание о ней не объяснило, почему Питер так ухватился за это совпадение. Питер же сообщил, что тетя Блум в мудрости своей рассудила, будто я непременно воспользуюсь званым ужином как возможностью сделать предложение, и даже вообразила, будто я нынче днем уже намекал на таковое, и не преминула проинформировать Питера и Хэтти, дабы они не слишком удивлялись.
Выходило, что главная причина загадочной печали Хэтти — это я, невнимательный и недалекий Квентин Кларк! О горе, горе мне; о, как я мог?!
— Более подходящего дня, чем сегодняшний, и представить нельзя, — продолжал между тем Питер. — Шутка ли — годовщина помолвки родителей жениха! Ну что молчишь? Это же ясно как день.
— Мне и в голову не пришло… — мямлил я.
— Неужели ты не видел, как она ждет решительных слов и действий? Неужели не понял, что именно нынче должно было начаться ваше с ней будущее? Вот твой дом. Вылезай, приехали. Сладких тебе снов. А бедная Хэтти сейчас наверняка рыдает в подушку!
— Я не желал ей таких огорчений. Жаль, что я не догадывался, чего от меня ждут.
Питер весьма неучтиво буркнул что-то вроде: «Наконец-то ты осознал свой непростительный промах».
Разумеется, я собирался сделать предложение Хэтти, разумеется, не сомневался, что мы с ней поженимся! Хэтти казалась мне талисманом удачи. Всякий раз, увидев эту девушку, я вспыхивал от радости; более того — в разлуке достаточно было подумать о ней, чтобы хандра отступила. А поскольку за все время знакомства ни чувства мои, ни ощущения практически не изменились, я не находил причин спешить с женитьбой.
Итак, я уже закрывал дверцу экипажа, когда буквально прочел на Питеровом лбу вопрос: «О чем ты все время думаешь?» Я снова открыл дверцу.
— Нынче я видел похороны, — сообщил я в надежде объяснить свое непростительное поведение. — Понимаешь, Питер, мимо меня проехала похоронная процессия. Наверное, это выбило меня из колеи, хотя не представляю почему… — Но нет, я не умел оправдать странное воздействие, что произвели на меня похороны.
— Похороны он видел, подумаешь! — вскричал Питер. — Ты ведь не знал покойного. Какое значение могли иметь для тебя чужие похороны?
Жизненно важное значение; впрочем, тогда я об этом не догадывался. На следующее утро, еще в халате, я открыл газету — и что же увидел? Будь я даже предупрежден, я бы не сумел представить масштаба своего возбуждения; возбуждения, которое заставило меня позабыть обо всем на свете. Я вновь и вновь перечитывал заголовок некролога, размещенного на одной из последних страниц: «Смерть Эдгара А. По».
Я отбросил газету, затем поднял, принялся листать, читать другие статьи, не понимая смысла; наконец вернулся к заголовку «Смерть Эдгара А. По». «Выдающийся американский поэт, ученый, литературный критик умер на тридцать восьмом году жизни».
Нет! На тридцать девятом году, а мудрость его была такова, будто он прожил в сто раз больше… «Уроженец Балтимора…» Снова ложь! (Сколько несоответствий — и еще до того, как я стал наводить справки.)
И тут я добрался до четырех ключевых слов: «Умер в нашем городе».
В нашем городе? И никто ничего не знал? Это случилось здесь, в Балтиморе. Смерть Эдгара По в нашем городе; смерть, а может, и похороны. Неужели вчера на углу Грин-стрит и Файетт-стрит я наблюдал похороны Эдгара По? Не может быть! Скромная процессия, равнодушные провожающие, скомканная заупокойная служба, узкая могила возле церкви?
Днем, в адвокатской конторе, Питер продолжал корить меня за Хэтти, но я почти не слушал и вовсе не оправдывался, совершенно заинтригованный известием. Для подтверждения информации я отправил посыльного к кладбищенскому сторожу. «Бедняга По», — только и смог сказать сторож. Итак, По умер. Я бросился на почту узнать насчет письма.
Из головы не шли злосчастные похороны, безразличие провожающих покойного, небрежение священника. Так-то город Балтимор прощался с американским литературным Мессией, с моим любимым писателем, которого я, пожалуй, имел право назвать другом! В сердце нарастал гнев, прочие заботы отодвинулись на задний план. Я вовсе не хотел, чтобы Хэтти страдала из-за моего личного потрясения. Да, мой любимый автор умер в моем городе, но уже тогда я понимал — это далеко не все, дело не только в смерти Эдгара По. Пожалуй, в один прием я не сумею толково объяснить, почему эта смерть стала столь сильным потрясением для человека вроде меня — молодого, с перспективами выгодно жениться и сделать отличную карьеру, — словом, для человека, вызывавшего зависть многих в Балтиморе.