Боб кивнул.
— А как же другие дети? Ты не боишься, что им тоже может угрожать опасность от него?
— Нет, — ответил Боб. — Он их папа.
— Но не твой. Хотя и брал у тебя хлеб?
— Он тискал и целовал ее, — сказал Боб. — Я видел их в доке. Она позволяла целовать себя, а потом напомнила ему, что он ей что-то обещал, и тогда я ушел. Но потом, когда понял, кинулся обратно. Наверное, меня не было очень недолго, ведь надо было пробежать всего шесть кварталов, но она была уже мертва. С одним выколотым глазом она плавала в воде и билась о стенку дока. Он способен вас поцеловать, а потом убить, если сильно ненавидит.
Сестра Карлотта побарабанила пальцами по столу.
— Вот так фокус! — сказала она.
— Что это значит: «вот так фокус»?
— Я собиралась тестировать и Ахилла. Я полагаю, что он тоже годится для Боевой школы.
Тельце Боба напряглось.
— Тогда не посылайте меня! Или я, или он!
— Ты что же…, уверен… — ее голос дрогнул, — что он попытается убить тебя?
— Попытается? — В его голосе звучало презрение. — Он никогда не пытается. Он убивает.
Сестра Карлотта знала, что способность убивать без жалости — одно из качеств, которое высоко ценится в Боевой школе. Наличие этого качества могло сделать Ахилла еще более привлекательным, чем Боб. В школе знали, как обуздывать эту способность и направлять ее в те каналы, которые делали ее полезной.
Однако идея «одомашнивания» уличных хулиганов принадлежала не Ахиллу. Это была идея Боба, который сам обдумал ее до тонкостей. Невероятно, что такой маленький ребенок, почти еще дитя, смог такое задумать и воплотить. Такой ребенок — редкостный приз, он куда выше того, кто обречен жить одним холодным расчетом. Одно очевидно: она не должна брать их обоих. Конечно, МКФ может взять и второго, поместить его в хорошую школу на Земле, чтобы изолировать от влияния улицы. Есть шанс, что Ахилл там цивилизуется, раз уличные законы перестанут обрекать его на необходимость творить ужасающие жестокости применительно к своим товарищам.
Но Карлотта тут же поняла, какая чушь ей лезет в голову.
Вовсе не жестокие законы улицы заставили Ахилла убить Недотепу. Гордыня. Каин тоже считал унижение достаточным поводом для убийства брата. А Иуда — тот вообще счел возможным сначала поцеловать, а потом обречь на смерть. Она пыталась представить себе зло механическим производным нищеты. Все дети улицы переживают и страх и голод, беспомощность и отчаяние, но далеко не все становятся расчетливыми хладнокровными убийцами.
Если дело обстоит так, то Боб, безусловно, прав. А она не сомневается, что он говорит правду. Если допустить, что он лжет, ей придется перестать считать себя авторитетом в области детского воспитания. Подумав, она поняла, что и раньше ощущала в Ахилле что-то скользкое, что ли. Льстивость. Все, что он говорит, заранее рассчитано на создание определенного впечатления. А Боб говорит мало, говорит просто, да и разговорить его весьма трудно. Он так мал, а его ужас и горе, пережитые в этом кошмаре, совершенно искренни.
Конечно, он тоже уговаривал убить Ахилла.
Но только потому, что тот представлял опасность для других.
Имею ли я право судить? Разве не Христос является судьей живых и мертвых? Но разве все это легло бы на мои плечи, если бы я не смела судить?
— Ты не хочешь побыть у меня, Боб, пока я передам результаты твоего тестирования людям, принимающим решения в отношении Боевой школы? У меня ты будешь в безопасности.
Боб долго рассматривал свои ладони, кивнул, а затем, уронив голову на руки, громко зарыдал.
Тем же утром Ахилл появился в «гнезде».
— Не могу я жить без вас, — сказал он. — Слишком многое может пойти не так, как надо.
Он, как всегда, сводил ребятишек на завтрак. Но ни Недотепы, ни Боба среди них не было.
Потом в обход направился Сержант. Он прислушивался к разговорам, болтал с ребятами из других семей, пытаясь обнаружить, не случилось ли чего, нет ли чего-то, что может оказаться полезным. В окрестностях дока он услышал, что портовые грузчики разговаривают насчет трупа девочки, который утром нашли в реке. Девочка маленькая. Сержант узнал, где лежит труп в ожидании прибытия представителя властей. Он не стал прятаться, а прямо отправился туда, где находилось тело, прикрытое брезентом. Сержант даже не спросил разрешения тех, кто там уже был, а приподнял брезент и взглянул на труп.
— Эй, ты, мальчишка, что ты делаешь!
— Ее зовут Недотепой.
— Ты ее знаешь? Скажи еще, что знаешь, кто ее убил!
— Парень, которого кличут Улисс. Это он ее убил, — ответил Сержант. Потом он опустил брезент. Его поиски завершились. Ахиллу следует знать, что его страхи оправдались — Улисс выбрал наугад кого-то из семьи.
— Теперь у нас нет иного выбора, кроме как убить его, — сказал Сержант чуть позже.
— И без того много крови, — ответил Ахилл, — но боюсь, что ты прав.
Кто— то из малышни плакал. Другой пискнул:
— Недотепа накормила меня, когда я уже доходил от голода.
— Заткнись, — сказал Сержант. — Мы теперь едим лучше, чем когда Недотепа была вожаком.
Ахилл положил ладонь на руку Сержанта, как бы сдерживая его.
— Недотепа старалась делать хорошо все, что должен делать вожак. И именно она ввела меня в эту семью. В определенном смысле то, что я даю вам, дар именно Недотепы.
Все серьезно кивнули, соглашаясь.
Кто— то спросил:
— Ты думаешь, Улисс и Боба убил?
— Тоже мне потеря! — фыркнул Сержант.
— Всякая потеря в моей семье — это большая потеря, — ответил Ахилл. — Больше их быть не должно. Улисс либо уберется из города и немедленно, либо он покойник. Пусти об этом слух, Сержант. Пусть на улице все знают, что вызов брошен. Улиссу запрещено есть в любой столовке города, пока он не встретится со мной. Он сам навлек это на себя, когда решил воткнуть нож в глаз Недотепы.
Сержант отдал честь и убежал. Он был образцовым исполнителем приказов.
И все же на бегу он рыдал. Он плакал потому, что еще никому не успел рассказать, как именно умерла Недотепа и о том, что ее глаз превратился в кровавую дыру. Может быть, Ахилл узнал об этом еще от кого-нибудь? Может быть, слышал раньше, но не поделился ни с кем, пока Сержант не вернулся с новостями? Может быть. Все может быть. Но теперь Сержант знал истину. Улисс не поднимал руку ни на кого из них. Это сделал Ахилл. Сделал то, что с самого начала предрекал Боб. Ахилл убил Недотепу за то, что она в свое время избила его. Не простил ей этого. Убил, чтобы переложить вину на Улисса. А теперь спокойно сидит и рассуждает о том, какая Недотепа была добрая и как они ей все обязаны. Даже то, что он им дает, — дело рук Недотепы.
Значит, Боб был прав с самого начала. Во всем. Ахилл, возможно, и хороший отец, но по натуре он киллер и никого не прощает.
И Недотепа тоже все знала. Ее предупредил Боб, и она знала. Но ведь она сама выбрала им Ахилла в папы. Выбрала и умерла из-за этого. Она — как Иисус, о котором им говорила Хельга во время завтраков. Она умерла за свой народ. А Ахилл… он как Бог. Заставляет людей платить за грехи, независимо от того, что именно они совершили.
Значит, надо быть ближе к Богу, причем с той его стороны, где он добр.
Я останусь с Ахиллом. Буду почитать отца своего, это уж точно, и тогда я останусь живым, пока не вырасту и не начну жить самостоятельно.
А что до Боба, то он умен, но не так умен, чтобы остаться в живых. Но если ты не выживаешь, тогда тебе так и надо — станешь мертвяком и вся недолга.
К тому времени, когда Сержант свернул за первый угол, чтобы начать распускать слух, что Ахилл наложил табу на кормление Улисса в столовках города, он уже не плакал. Речь шла о выживании. И хотя Сержант знал, что Улисс никого не убивал, он понимал, что для безопасности семьи надо, чтобы Улисс умер.
Смерть Недотепы была поводом потребовать от всех остальных отцов семей, чтобы они отошли в сторону и дали Ахиллу возможность разделаться с Улиссом. Когда это произойдет, Ахилл станет лидером среди отцов семей Роттердама. А Сержант — его правой рукой, потому что знает тайну Ахилла, но скрывает ее от всех, ибо благодаря этому и сам Сержант, и их семья, и все беспризорники Роттердама получат для себя лучшую жизнь.