– Господи! Ты гадок и невыносим! Я ненавижу тебя! Ты мне не друг и не брат! Я убью тебя! – не своим, каким-то чужим, высоким голосом прокричал Сергей.
– Отлично! – Анатолий просто подскочил на месте от возбуждения и ярости. – Какой прекрасный выход! Все разом и решится! Идем со мной, ты, воплощенное благородство!
Анатолий устремился в кабинет отца. Там в небольшом изящном бюро под ключом хранились пистолеты. По иронии судьбы, Ефрем Нестерович именно на этих пистолетах обучал обоих молодых людей владеть оружием. Боровицкий, рыча, начал ломать ящик, искорежил его, изуродовал, вскрыл и выхватил оружие.
– Нам не надо секундантов, нам никого не надо! Так ведь, Сережа? Нас сама судьба разведет. Пуля накажет виновного и восстановит справедливость. Смерть же положит конец мучениям совести! Выбирай!
Сергей, не глядя, схватил пистолет, и они выскочили из дома. Как угорелые, они пробежали по лесу около версты. Ни коряги, ни ветви, ни кусты – ничто не останавливало юных безумцев. Оказавшись на отдаленной полянке, они разошлись в разные стороны. Их разделяло шагов тридцать. Оба неплохо стреляли, и каждый в этот миг понимал, что сейчас неминуемо произойдет убийство. Некоторое время они стояли молча, тяжело дышали и смотрели друг на друга. Вокруг нежилась в утренней росе природа, пахло свежей зеленью и какими-то цветами. В кустах заливался соловей. Сколько лет детской дружбы, совместные шалости, прогулки, поездки, задушевные беседы! Все исчезло. Пред взором каждого стояла она, Розалия.
– По счету три, – громко и отчетливо произнес Анатолий.
Но на этом воинственный дух его иссяк. Когда он поднимал пистолет, его рука предательски задрожала. Сережа, белый, но почти спокойный, тоже поднял руку. Что ж, Розалия умирает, так и ему жить незачем. Только очень маменьку жалко, до слез. Нет, нельзя позволить себе пролиться слезам слабости. Он не трус…
Грянул выстрел. Сильный жар охватил его руку и бок. Толчок и ужасная боль. Сергей охнул и упал замертво на зеленую траву, на холодную утреннюю росу.
Соловей испуганно смолк, а когда рассеялся дым и все стихло, снова завел свою веселую трель.
Александра Матвеевна неподвижно сидела около ненавистной гувернантки. Именно ненавистной. Она поймала себя на мысли, что с нынешнего утра её чувства к несчастной совершенно переменились. И куда подевался либерализм взглядов, широта представлений о жизненных устоях, которыми она так гордилась? Против воли она становилась второй Полиной Карповной, косной и ханжеской. Боже милостивый, и это только подумать, Сережа, её Сережа, краса и гордость, единственная надежда, отчаянно влюблен в эту интриганку, ничтожную гувернантку, хищницу, охотницу до выгодных женихов! И какова! Нацелилась сразу и на молодого Боровицкого, и на её сыночка! Ох, как была права кузина, над которой она насмехалась, и как слепа и глупа была она сама, Александра! Прочь пустые разговоры о равенстве, справедливости, женских правах и подобной чепухе! Пусть это относится к кому угодно, но только не касается её семьи. Сереженька должен стать блестящим адвокатом, состоятельным человеком и жениться на самой достойной из невест! Уж никак не на безродной гувернантке!
Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость от того, что больная очнулась.
– Слава богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!
Она поспешила поправить на девушке сползшее одеяло.
– Что со мной было? – слабым голосом спросила гувернантка.
– Нечто странное, наподобие припадка. Вы были совершенно без сознания. И почти не дышали. Позвали доктора, так и он не смог ничего понять.
– Ужасно! – с тихим отчаянием произнесла Розалия, – такое уже было со мной несколько раз. Как страшно, словно меня покидает душа, мне кажется, что я улетаю и не могу вернуться в свое тело!
Александра Матвеевна с недоверием слушала девушку и перекрестилась.
– Теперь уже все прошло, все позади. Принести вам крепкого чаю? – Желтовская искала повод поскорее покинуть больную и поднялась со стула.
– А где Сережа?
Александра Матвеевна нахмурилась.
– Я не знаю. Только горничная сказала мне, что он с утра уже умчался к Боровицким.
– Вот как? А это что там в углу? – Розалия указала на коробку, привезенную человеком Боровицких.
Желтовская нехотя передала девушке письмо от Полины Карповны. Розалия прочитала и осталась совершенно спокойной, к удивлению Александры Матвеевны, ожидавшей снова слез обиды и безысходности.
– Что ж, это уже ничего не значит. Ровным счетом ничего, – бесцветным голосом сказала Розалия.
– Розалия Марковна, дорогая, простите меня за вопрос, но что, однако, произошло меж вами, Анатолием, и при чем тут мой сын? – решилась наконец спросить Желтовская, полагая, что теперь, когда она столько ухаживала за девушкой, она имеет право знать истину. Тем более что это касается Сергея.
– Я понимаю, что стоит за вашим вопросом. Не тревожьтесь, я не причиню вам беспокойства или неудобств, – Розалия слабо улыбнулась, но улыбка эта получилась вымученной. Александре Матвеевне стало совсем стыдно, что именно теперь она принялась допрашивать несчастную, когда та только что вырвалась из тьмы небытия. Остатки человеколюбия боролись в её душе с материнской любовью.
– Нет, помилуйте, какие неудобства, – солгала Желтовская. Еще вчера она с тоской и раздражением думала о том, что ей делать с неподвижным, но еще живым телом. А вдруг она не очнется, но и не умрет? Что тогда прикажете делать? Хоронить заживо? Или, может, так и везти за собой в Петербург по окончании дачного сезона? Гроб, что ли, заказать для перевозки неподвижного тела?
– О Сергее Вацлавовиче не беспокойтесь, – с особой выразительностью произнесла Розалия. – Я так благодарна ему за спасение и самоотверженность! Впрочем, уж лучше бы он этого и не делал!
Александра Матвеевна покраснела, ей стало неловко за свои мысли, которые с легкостью угадала злополучная девица. Она снова поправила без особой нужды одеяло на Розалии и салфеточку на небольшом комодике.
– Но где же все-таки Сережа? – и Александра Матвеевна с тяжелым сердцем вышла из комнаты.
Глава шестнадцатая
– Я уверена, это она, Розалия Марковна Киреева, наша гувернантка! – еще раз в невероятном возбуждении произнесла Зина.
– Послушайте, давайте мы с вами пройдемся немного в тени, и вы мне все хорошенько растолкуете, – и Сердюков решительным жестом взял барышню Боровицкую под локоть.
Они отошли на значительное расстояние от входа в гостиницу и присели на скамейку. Сердюков невольно отметил про себя, что дерево, под которым они расположились, источало аромат цветения. Какая тоска сидеть под цветущим деревом с девицей и обсуждать подробности убийства! Сердюков подивился своим мыслям. Раньше подобного не бывало. Вот что значит задержаться на курорте! Нет, надобно поскорее возвращаться в Петербург. Там деревья не цветут и глупости в голову не лезут.
– С чего вы решили, что это именно она? Разве ваша гувернантка была горбата?
– Нет, совсем нет! У неё была идеальная, стройная фигура!
– Вот тут-то и вся загвоздка. Эта женщина, Лия Гирей, уже родилась горбатой. И потом, она никогда, слышите, никогда не покидала Крыма.
– Но лицо, голос, интонации. Я когда увидела её в первый раз, я сразу подумала, что она мне кого-то напоминает. Но её горб сбивал меня с толку. А сегодня как озарило! Надо бы проверить, а вдруг этот-то горб не настоящий?