– Что значит ссора? – вскинулась Александра Матвеевна. – Ведь Анатолий стрелял в моего сына, он ранен! И как вы могли допустить подобное! У вас что, заряженные пистолеты по всему дому валяются? Под суд отдам мерзавца, под суд!
– Возмущение ваше совершенно справедливо и естественно, – вступил в разговор Ефрем Нестерович. – И я как отец, как офицер, который учил их обращаться с этими злополучными пистолетами, вытрясу из моего сына всю правду, что такое меж ними произошло. Даю вам слово. Да только вы, матушка, не горячитесь. Ведь коли дело примет официальный оборот, все под суд пойдем. И Сергей как участник в первую очередь. И что тогда? Обоим крепость, года на три?
– Ах, за что, боже ты мой, за что! – Желтовская заметалась по комнате. – Если он умрет, если мой сын умрет от раны… я… я…
– Александрина, не губи! – Полина Карповна рухнула к ногам Желтовской. – Ради Бога! Мы же не чужие люди!
Ефрем Нестерович закусил губу, глядя на унижение жены. Но вероятно, они предполагали и такой способ воздействия на Желтовскую. Та же остолбенела. Воспользовавшись её замешательством, Полина Карповна ловко вложила в ладонь кузины бриллиантовые серьги, которые так нравились Желтовской.
– Не смей! – заверещала Александра Матвеевна. – За жизнь Сереженьки!
Но ладонь сжала в кулачок.
– Поедемте сейчас к нам, и вы сами убедитесь, что Сергей хоть и ранен, но не страшно, – Ефрем Нестерович поспешил подать Желтовской теплую шаль.
Александра Матвеевна, всхлипывая и плача, поднялась и тяжело двинулась за Боровицкими. Проходя мимо комнаты Розалии, она чуть приостановилась. Дверь была притворена не плотно, видимо, гувернантка подслушивала. Уж не из-за прекрасных ли глаз Розалии Сергей подставил себя под пулю?
Сережа встретил мать слабой улыбкой. Он не скрывал своей радости от того, что остался жив, и от того, что поступил как честный человек. В тот миг, когда он упал на росистую траву, он уже простился с белым светом. В это время по лесу уже мчался Ефрем Нестерович, предупрежденный лакеем, что молодые господа разломали ящик с пистолетами и вздумали стреляться. Полковник слышал выстрелы и бежал напролом. Когда он увидел, что сын его жив и невредим, его охватила ликующая радость. Но в следующий миг его взору предстало бездыханное тело второго дуэлянта. Он подхватил его на руки, и с помощью лакея, спешившего следом, они понесли Сергея домой. Анатолий же от пережитого не мог стоять на ногах. Все его тело сотрясала нервная дрожь. Он присел на траву, и его вырвало.
Раненого положили в гостиной. Срочно доставленный доктор обработал рану и сказал, что ранение не опасно. Две, три недели, и все пройдет. Полина Карповна и Зина хлопотали около Сережи. Анатолий, с трудом дотащившись до дома, заперся в своей комнате и наотрез не желал ни с кем говорить.
Ефрем Нестерович оставил привезенную Желтовскую около раненого сына в гостиной и поднялся к Анатолию.
– Анатолий! Открой дверь немедля!
– Оставьте меня! Оставьте меня все! – простонал голос за дверью.
– Если ты не откроешь, я вышибу дверь! Уж коли ты набрался храбрости стреляться, так будь любезен и отвечай за свой поступок!
И полковник в ярости ударил в дверь плечом. Дверь тотчас же отворилась. Анатолий страшно боялся отца, когда тот бывал в гневе. Первым делом Ефрем Нестерович влепил сыну пощечину. Тут было все. И пережитый страх за его жизнь. И унижение в доме Желтовской.
И мрачные подозрения насчет причины дуэли.
Бледный Анатолий отшатнулся и ухватился за щеку. Он знал тяжелую руку отца. Тот частенько порол сына, был щедр на подзатыльники и резкое слово. И вот теперь предстояло сказать правду. Правду о том, что разрушился родительский план породниться с Гнедиными. Сказать о том, что он не смог побороть страсти и тайно женился на безродной гувернантке.
– Правду, правду мне говори! – прорычал полковник.
Дверь за Ефремом Нестеровичем затворилась. Но, для того чтобы услышать, о чем говорят за закрытой дверью, вовсе не обязательно подслушивать прямо у порога. Можно услышать и стоя на балконе второго этажа, куда выходили окна и двери нескольких комнат дачи. Именно так и поступила Полина Карповна. Она не посмела приблизиться к самому окну, поэтому выслушала не всю исповедь сына. Но то, что донеслось до её уха, повергло Боровицкую в ужас и отчаяние. Видимо, её супруг испытывал такие же чувства.
– Позор! Какой позор! Экий же ты глупец и негодяй! Негодяй вдвойне! Как мне теперь предстать пред Гнедиными! Что такое я буду лепетать им о несостоявшемся браке, если ты помолвлен с девушкой, будучи женатым! Как нам теперь с матерью смотреть приличным людям в глаза, если наш единственный сын соблазнил гувернантку, да еще и женился на ней! Что ж, теперь ничего не поделаешь, придется ехать за ней и возвращать в наш дом уже как законную жену. Прошу любить и жаловать, любезная новоиспеченная госпожа Боровицкая Розалия Марковна! Любишь кататься, люби и саночки возить! Тьфу, прости Господи!
Полина Карповна чуть не упала с балкона при последних словах мужа и, шатаясь, спустилась вниз. Она еще не успела дойти до гостиной, где находились Желтовские, как вслед раздались какие-то крики, и упало что-то тяжелое. Полина Карповна поспешила в комнату сына, с ужасом подозревая, что муж насмерть прибил Анатолия. Увиденное потрясло женщину.
Полковник лежал на полу. Его лицо исказилось и приобрело неестественно красный цвет. Он хрипел и дергался, пытаясь пошевелиться. Но не мог. Анатолий беспомощно стоял на коленях около отца.
– Маменька, я ни при чем, маменька, я не тронул его и пальцем! – первое что воскликнул Анатолий. – Он сам упал. Вероятно, с ним удар сделался.
– Да уж! Ты совершенно не при чем! – простонала Полина Карповна, опускаясь на пол рядом с мужем.
Глава восемнадцатая
Лето неумолимо приближалось к концу. Уже появились первые желтые листья, пожухла трава. Ночью стало холодно, и невозможно уже гулять до утра, упиваясь любовью и счастьем. Близился к концу и дачный сезон. Петербуржцы потянулись в столицу, дачи пустели. Боровицкие покинули Иматру почти стразу после того, как с главой дома случился удар. Семейство поспешило вернуться в Петербург в надежде поставить на ноги Ефрема Нестеровича. О женитьбе на Гнединой пока не заговаривали, решили подождать, что станется с полковником. Он не умер, но и жизнью нельзя было назвать то ужасное и беспомощное состояние, в котором он теперь пребывал. Доктора сказали несчастной Полине Карповне, что вряд ли он поправится. А вот оставаться в столь плачевном состоянии может долго. Так что лучше для них всех не просить у Господа продления жизни и мучений больного.
Желтовские после дуэли почти не виделись с Боровицкими. Александра Матвеевна, хоть и сочувствовала родне, но не простила им Сережиной раны. Расстались семьи холодно и уже не звали по осени, по возвращении домой, друг друга в гости, как это было прежде.
Впрочем, Сережа не очень печалился от происшедшего. Рана его быстро заживала. Но столь же быстро и затягивалась рана на сердце. Ведь теперь он мог один наслаждаться обществом бесценной Розалии. Анатолий, трусливый и подлый, повержен и изничтожен как соперник. А он, Сережа, в глазах Розалии – настоящий герой и смельчак!
Розалия тоже совершенно оправилась и ожила. Её глаза снова заблестели, щеки порозовели. Все чаще слышался нежный смех. Молодые люди подолгу гуляли или просиживали вечерами на веранде, предаваясь интересным беседам. Сережа был счастлив. Глядя в прекрасные глаза Розалии, он, как ему казалось, примечал ростки нового чувства – чувства, которое он лелеял в себе. Все в ней казалось ему самим совершенством. Её грациозные движения, взмах ресниц, запах кожи. Особенный запах.