– Сударыня, – медленно, с расстановкой, ответил Желтовский. – Вы были со мной предельно откровенны. И я, поверьте, скорблю вместе с вами. Вы пострадали невинно. Ваша вина только в неведении. Вы полюбили негодяя. В этом же заключалась и вина несчастной Розалии.
– Ах, это немыслимо! – вскричала Полина Карповна, но тотчас же смолкла и согнулась под бременем греха и горя.
– Простите, Полина Карповна, что в вашем присутствии я должен говорить горькую правду о вашем покойном сыне. Но при сложившихся обстоятельствах это неизбежно. Да, повторяю, что Анатолий оказался негодяем и мерзавцем. Он поманил Розалию счастьем, венчаньем, но потом понял, что брак с Таисией Гнединой ему гораздо выгодней, чем с безродной гувернанткой. И тогда он попытался избавиться от неё, инсценировал падение девушки в водопад. На её счастье, или беду, уж я и не знаю, я спас её. И я же пытался образумить Анатолия, заставить его признать брак. Он отказался, мы стрелялись. После того я дал слово Розалии, что без её согласия никому не расскажу о её браке с Боровицким. Да, я нарушил закон. Но я, тем не менее, не считаю себя виноватым. Это его грех.
Пока он говорил, Полина Карповна мотала головой и всхлипывала, закрывая лицо руками. Она не в силах была слышать правду о своем любимце. Зина же сидела, сцепив пальцы, и зло сверлила Желтовского глазами.
– Стало быть, вы намерены её признать и огласить правду? – Таисия вся подалась вперед.
– Для этого надо по меньшей мере понять, она это или нет, – резко ответил адвокат.
– Тогда, прежде чем вы примете решение, подумайте, сударь, не только о судьбе ни в чем не повинных сирот, но и о своей собственной. Что станут говорить об адвокате, который сам нарушает законы божеские и человеческие? Что станет с вашей безупречной репутацией?
С этими словами черные фигуры, как стая ворон, разом поднялись со своих мест и удалились прочь. Желтовский рухнул в кресло и схватился за голову.
Глава двадцать седьмая
Полина Карповна вся дрожала от страха и волнения. Она с трудом совладала с собой, и Зине приходилось постоянно держать мать за руку и уговаривать её быть спокойней. Сердюков принял их в своем обшарпанном кабинете.
– Сударыня, – обратился он как можно мягче к Боровицкой. – Не волнуйтесь так, прошу вас. Я буду рядом. А вот вам, Зинаида Ефремовна, придется некоторое время побыть в другой комнате.
– Нет, я не могу оставить маман одну в таком состоянии, – бурно запротестовала Зина.
– Прошу вас, не упорствуйте, вы только усложняете дело. Полина Карповна сама должна понять, кто перед нею, без вашей подсказки. И не волнуйтесь, я буду рядом, и если госпоже Боровицкой понадобиться помощь, она тотчас же будет оказана.
Зина с величайшем раздражением покинула кабинет следователя. Боровицкая напряглась и сжалась в комок. Она верила Зине безоговорочно и почти не сомневалась, что увидит свою бывшую гувернантку. Ей снова придется лгать. Что ж, теперь ради внуков. Видимо, такова её участь. Гореть ей в адском пламени!
Привели убийцу. Боровицкая поглядела на вошедшую и не смогла сдержать облегченного вздоха. Ну какая же это Розалия! И чего это нашло на Зину, на солнце, что ли, перегрелась, как она могла в этой скрюченной женщине узреть прелестную, стройную гувернантку?
– Так-с, стало быть, не узнаете? – переспросил следователь.
– Нет, конечно, нет, не узнаю. Я не знаю этой женщины, я вижу её в первый раз, – Полина Карповна даже рассмеялась.
Подозреваемая подняла голову и вдруг произнесла низким глубоким голосом:
– А как здоровье Ефрема Нестеровича?
– Благодарствуйте, лучше, – все еще улыбаясь, ответила Боровицкая.
– А дачу около Иматранкоски вы, наверное, уже продали или по-прежнему выезжаете на лето? – невзначай спросила подозреваемая.
– Заложена, перезаложена… – начала было отвечать Полина Карповна, да осеклась, и так и осталась сидеть с открытым ртом.
Собеседница усмехнулась и поглядела в сторону следователя. Сердюков сам чуть не подпрыгнул на стуле.
– Госпожа Боровицкая, прошу вас еще раз внимательно посмотреть и ответить мне, знаете ли вы эту женщину?
– Господи же ты, боже мой! – вскричала истерическим голосом Полина Карповна. – Откуда она все знает о нас?
– Согласитесь, что, если бы она не была Киреевой, вряд ли могла знать такие подробности жизни вашего семейства, – резонно заметил полицейский.
– Подслушала случайно разговор семейный между супругами, детьми в лечебнице, – нашлась Боровицкая.
– Ничего не бывает случайного на свете, – глухим голосом произнесла горбунья и протянула Боровицкой сжатую ладонь. Та отпрянула, Сердюков соскочил со стула и устремился вперед.
На ладони Лии Гирей поблескивали бриллиантовые серьги, плата за молчание Александре Желтовской, плата за унижение Розалии Киреевой. Боровицкая сразу узнала свои бывшие фамильные драгоценности, и лицо её стало серым. Лицо Сердюкова тоже приняло выражение крайнего недоумения и озадаченности. Как арестантка могла сохранить при себе такие ценности? Все её вещи он лично перетряс, не говоря уже о надзирателях?
Когда он снова бросил взгляд на раскрытую ладонь, там уже ничего не было. Полина Карповна хлопала глазами и не могла понять, привиделось ли ей это или бриллианты действительно только что мерцали перед нею? Горбунья сложила руки на коленях и молча уставилась в пол.
«Надо бы еще раз хорошенько обыскать её», – решил про себя следователь, но какое-то странное внутреннее чувство уже заранее подсказывало ему, что он не найдет драгоценностей у арестованной.
– Так что скажете, госпожа Боровицкая, признаете ли вы в этой женщине бывшую гувернантку вашей семьи Розалию Кирееву?
– Не знаю, я не знаю, – еле слышным голосом пролепетала Полина Карповна.
Помолчала и вдруг заговорила с нарастающим напряжением в голосе, с ненавистью глядя на арестованную:
– Значит это ты, ты, змея подколодная, убила моего ненаглядного сыночка? Ты, ненавистная! Втерлась в наш дом, сманила его, соблазнила, сгубила, проклятая! На виселицу тебя! Узнаю, узнаю тебя и проклинаю! Гроб для тебя своими руками приготовлю!
– Это будет нелегко, – пожала плечами горбунья. – Для моей фигуры надо особую мерку снимать.
Она усмехнулась. Сердюков не верил собственным ушам и подивился её самообладанию и язвительной иронии, невесть откуда взявшейся. На его глазах жалкая горбунья девица Гирей становилась совершенно другим человеком! Полина же Карповна уже ничего не понимала вокруг и продолжала голосить:
– Так тебя в землю и зароют, как собаку! В огне адском будешь гореть! Анатолий, сыночек мой ненаглядный! – она запричитала, закричала, забилась в истерике. Полицейский поспешил налить свидетельнице стакан воды и распорядился увести арестантку.
На следующий день к Сердюкову явилась рассерженная Зинаида и вручила ему письмо.
– Константин Митрофанович, вы должны учесть, что моя мать в её нынешнем состоянии вряд ли понимала ясно, что происходит. Горе помутило её разум, она была так расстроена, что не отдавала отчета в своих действиях. Нынче поутру она немного успокоилась и написала вам о том, что, безусловно, не признает в этой женщине нашей гувернантки Киреевой. Я же, в свою очередь, также должна признаться вам, что теперь тоже имею очень большие сомнения на этот счет. Видимо, ужас от смерти брата так повлиял на мой рассудок, что я приняла эту женщину за свою гувернантку. По здравом размышлении я пришла к выводу, что, вероятно, брата никто не убивал. Наверное, с ним случился удар или что-то вроде того. Он сам умер. И никто в этом не виноват. Наше семейство было бы вам чрезвычайно признательно, если бы вы прикрыли это дело. Мы понимаем, что это некоторым образом для вас неудобно, и готовы нести всяческие расходы на этот счет.