Вдохновителем и инициатором всего этого паскудства, как он и предполагал, оказался Стариков и его люди. Они, видите ли, для поднятия всероссийского имиджа шефа, решили инициировать громкое уголовное дело по образцу узбекского и были стопроцентно уверены, что в Есейск пришлют если не Иванова и Гдляна, то хотя бы кого-то им подобного. Но все вышло с точностью до наоборот. Содержание писем преднамеренно слили в местные СМИ, и пошла писать губерния! В Москве недоумевали и сразу же выдвинули версию об управленческой несостоятельности недавно избранного губернатора, да ещё приписали попытку через замену неугодных ему силовиков на своих людей, фактически, вывести край из-под контроля центра.
Плавский вернулся с рыбалки в уже другой, абсолютно враждебный ему край. Узнав о несанкционированной инициативе Малюты, он поначалу напрочь отказался идти на импровизированные именины. Но после двух часов уговоров и мощного давления своих проверенных сторонников из столицы, дал добро и пришел во второй корпус президентской резиденции. Все честное собрание к именинному столу не прикасалось и готово было демонстративно покинуть «резервацию», так местные журналисты окрестили поселок «Кедры», если первое лицо края их проигнорирует. Но возмутитель спокойствия явился, и все поспешили усесться за стол.
Однако «именины» не задались. Плавский сидел взъерошенный, словно обиженный воробей, и без особого интереса слушал весьма колоритные и в основном верноподданнические тосты генералов и депутатов. Во время небольшого перекура Малюта, улучив минуту, когда губернатор, поговорив по телефону, остался один, в лоб задал так мучающий его вопрос. На лице генерала не отразилось ни единой эмоции.
— Какие письма, Малюта Максимович? Не знаю я ни про какие письма…
— Как не знаете, когда у меня есть все их копии, поручение разобраться во всем и доложить руководству…
— Что!? Вам поручили разбираться?… — моментально взвился Плавский, хватаясь за сигареты.
— А вы что, Иван Павлович, думали — сам президент бросит все и примчится раскручивать очередную интригу Старикова? — ледяным тоном спросил Малюта. — Однако, уверяю вас, суть сейчас не в этом. Сейчас главное — успокоить силовиков и местных депутатов, попытаться перетянуть их на свою сторону, иначе, мне кажется, краем управлять будет очень сложно…
— А зачем же вы тогда всем растрезвонили про мои докладные? И вообще, откуда они всё знают? — Плавский по-бычьи мотнул головой в сторону высыпавшей из обеденного зала публики.
— Иван Павлович, неужели вы действительно такой наивный? Из своих министерств, естественно.
— Так они, что там, в Москве, не собираются присылать сюда комиссию?
— Какую комиссию и, главное, зачем? — закипел Малюта. — Все, что вы написали, в министерствах давно знают как сплетни и наветы. Единственное, что может сделать Москва, так это проверить вашу финансовую и организационную деятельность. Вы за федералов не беспокойтесь, у них с результатами проверок все будет нормально, их по два-три раза в году проверяют, а вот для вас это будет первым испытанием и, насколько я понимаю, совсем несвоевременным. Мой вам совет, примиритесь с вполне лояльными к вам чиновниками. Своих людей на их места вам никто поставить не позволит, а пришлют, я уверен, не лучше этих. И еще, мы раньше с вами так откровенно никогда не говорили, так вот, мой искренний совет: гоните от себя Старикова, иначе будет поздно. Только профессиональный провокатор мог вам такое присоветовать и в одночасье поссорить почти со всеми министрами…
— Да причем здесь министры, что вы такое несете?! — загремел Плавский. — И ещё, если вы собираетесь и впредь со мной работать, не позволяйте себе давать мне никогда и никаких советов. Вы слишком многого не знаете. Идите к своим гостям, мне надо сделать еще один телефонный звонок.
— Какие, к чёрту, именины! Он же родился где-то в ноябре или декабре! — негодуя, метался по гостиничному номеру Стариков. Я вам давно говорил, что он — засланный казачок! И имя-то какое — Малюта! Если ничего не предпринять, то он точно нас всех на дыбу вздернет и шкуры на лоскуты рвать будет.
В комнате, кроме Плавского, находилось еще человек пять верных Алексею Викторовичу людей. Губернатор собрал свой малый круг той же ночью и подробно рассказал собравшимся о том, что происходило на мнимых именинах Скураша. Однако было и кое-что, о чем он предпочел умолчать. Например, о том, как он, после разговора с Малютой, когда все присутствующие снова расселись за столом, предпринял весьма неуклюжую попытку примирения и даже своеобразного покаяния перед местными. Он также предпочел опустить своё обещание непременно наказать людей, готовивших эти злосчастные документы и убедивших его в необходимости их отправки. Послушав его рассказ, человек непосвященный мог бы подумать, что вся эта канитель была заранее спланирована Плавским исключительно для того, чтобы проверить силовиков и местных на их лояльность к нему. Он с самодовольным видом курил, вставив сигарету в неизменный мундштук, набранный из редкого сорта янтаря. Генерал оставался верен своему принципу — никогда не проигрывать, а перед подчиненными и неискушённой публикой оставаться всегда победителем, даже если для этого необходимо откровенно врать.
— Иван Павлович, поздравляю вас с очередной победой! — четко держа нос по ветру, произнесла Михайлина Гаржинова, молодящаяся женщина лет пятидесяти, исполняющая не совсем понятную роль в свите губернатора. — Нет, я без всякого подхалимажа, всегда поражаюсь вашему таланту заставлять любую ситуацию работать на себя…
— Вы в корне ошибаетесь, Михайлина Михайловна, я никогда в жизни не заставлял никого работать на себя лично, и в этом моя сила и моё отличие от тех, кто растаскивает сегодня Россию. Я умею и знаю, как обратить любое действие или бездействие во благо нашей общей с вами идеи, идеи всенародного благоденствия — придав голосу выражение суровости, изрек генерал.
— Да, да я вас пониманию! Но будущее народа настолько ассоциируется во мне, как и в мыслях миллионов простых людей, с вашей титанической деятельностью, что мы имеем полное право называть его вашем именем, — с деланной обидой возразила Гаржинова.
— Иван Павлович, да хрен с ним, с народом, он у нас особенно никогда не умел быть благодарным, надо думать, что делать с Москвой и местными законодателями, вы ведь понимаете, что они вам фактически объявили войну? — возбужденно обратился к губернатору Стариков.
— Виктор Алексеевич! — рявкнул генерал. — Я бы вас попросил впредь о народе в моём присутствии так не говорить! Это раз. Второе — война это привычное для меня состояние, и не было еще ни одного боя, который бы я не выиграл! Вот женщины, — он бесцеремонно ткнул пальцем в Михайлину Михайловну, — и те это понимают, хотя, в отличие от вас, не мнят себя великими аналитиками и комбинаторами. И, наконец, третье — Скураш прав — полную ерунду вы со своими дармоедами придумали, какие комплексные проверки, какие следователи по особо важным делам, вы-то хоть проверили, есть сейчас такие зубры в генпрокуратуре?
— Иван Павл…
— Не сметь меня перебивать! — грубо одернул Старикова начавший заводиться губернатор. — Что, не нравится, когда против шерсти? Ничего, придется выслушать! Не надо мне городить ерунду, что Малюта роет под вас и вашу группу, выполняя задание своего начальства со Старой площади. Чушь это полная! Я проверял по своим каналам, там даже не догадываются о вашем существовании! А вы тут возомнили из себя этакую ужасную грозную силу! Да тьфу вы, а не сила! Более того, они на полном серьёзе уверены, что весь этот бред с силовиками я придумал сам лично, чтобы увести край из-под контроля Кремля и начать развал России! Так кто в моем окружении враг? Я вас всех спрашиваю?! — генерал обвел присутствующих ненавидящим взглядом.
— Товарищ генерал-губернатор! — срывающимся от напряжения голосом вскочил навытяжку старший из братьев Укольников. — Мы же выполняли ваш приказ и хотели, чтобы все было как лучше…