Он был заядлым читателем, особенно налегая на труды по нравственному совершенствованию. Каждую неделю он поглощал как минимум одну такую книгу, которую затем безуспешно навязывал друзьям и соседям.
Я им искренне восхищался. Джонни был одним из тех людей – из тех друзей, – сам факт знакомства с которыми возвышает тебя в собственных глазах. Странно и нелепо, но что-то мешало мне прямо сказать ему об этом. Я не раз хотел это сделать. Бывало, уже начинал, но так и не смог произнести нужные слова.
Мое сердце изгоя в то время было полно сомнений, неуверенности и скептицизма. Я всей душой привязался к Кадербхаю, но тот использовал меня как пешку в своей игре. Я отдал свое сердце Карле, единственной женщине, которую по-настоящему любил, но та воспользовалась этой любовью, чтобы втянуть меня в орбиту влияния того же Кадербхая, которого она, как и я, называла отцом. Я провел два года на улицах этого города и видел, как он превращается в цирк под открытым небом, где богачи порой унижаются перед нищими, а преступление подлаживается под наказание. Душой я был старше, чем следовало, и слишком отдалился от людей, меня любивших. Лишь очень немногих я подпустил к себе близко, но и с ними никогда не мог быть столь же открытым, какими они бывали со мной. Я не привязывался к ним так сильно, как они ко мне, потому что знал: рано или поздно мне придется их покинуть.
– Не будем об этом, Джонни, – сказал я негромко.
Он снова вздохнул, спрятал деньги в карман и вместе со мной вышел наружу.
– А почему еврейские люди кладут пенициллин в свой куриный бульон? – спросил он, разглядывая тучи.
– Это была шутка, Джонни.
– Я к тому, что эти еврейские люди чертовски умны, йаар. Если они кладут пенициллин в куриный бульон, у них для этого должна быть очень важная…
– Джонни, – прервал я его, – я тебя люблю.
– И я тебя люблю, дружище, – сказал он, ухмыляясь. И обнял меня так крепко, что заныли свежие раны на плечах и руках.
Покидая трущобы, я все еще чувствовал силу его объятий и запах кокосового масла от его волос. Тяжелые тучи накрыли преждевременной вечерней тенью усталые лица рыбаков и прачек, возвращавшихся домой после трудового дня. Но белки их глаз излучали мягкий золотисто-розовый свет, когда они мне улыбались. А улыбались при встрече все без исключения, каждый из них, и капли пота на их лбах сверкали, подобно драгоценным коронам.
Глава 13
Едва окунувшись в галдящую и хохочущую атмосферу «Леопольда», я начал высматривать Лизу и Викрама. Их я не увидел, зато встретился взглядом с моим другом Дидье. Он сидел за столиком в компании Кавиты Сингх и Навина Адэра.
– Наверняка это ревнивый муж! – завопил Дидье при виде моего разбитого лица. – Лин, я тобой горжусь!
– Жаль тебя разочаровывать, – сказал я, пожимая руки ему и Навину, – но я всего лишь поскользнулся в душе.
– Похоже, душ крепко дал тебе сдачи, – заметил Навин.
– А ты у нас теперь детектив по сантехническим проблемам?
– Что бы то ни было, мне приятно видеть печать греха на твоем лице, Лин, – заявил Дидье, взмахом подзывая официанта. – Это необходимо отпраздновать.
– Настоящим объявляю заседание Клуба анонимных грешников открытым! – провозгласила Кавита.
– Привет, меня зовут Навин, – подхватил тему молодой детектив, – и я грешен.
– Привет, Навин! – дружно отозвались мы.
– С чего бы начать… – Навин рассмеялся.
– Сойдет любой из грехов, – поощрил его Дидье.
Навин задумался над предстоящей исповедью.
– А тебе идет этот новый облик, – сказала мне Кавита.
– Могу поспорить, ты говоришь то же самое при виде любого фингала.
– Только если сама поставила.
Кавита – красавица, умница и талантливая журналистка – имела склонность к особам своего пола и была одной из очень немногих женщин в городе, не боявшихся открыто заявлять о своей ориентации.
– Кавита, Навин никак не может сознаться в своих грехах! – громко посетовал Дидье. – Может, хоть ты расскажешь нам что-нибудь о своих?
Она рассмеялась и начала бойко перечислять таковые.
– Этот твой скользкий душ, – тихо сказал Навин, наклонившись ко мне, – сработал очень профессионально.
Я быстро взглянул на него. Он понравился мне при первом знакомстве, однако он был человеком со стороны, и я не знал, можно ли ему доверять. Откуда ему известно, что меня бил профессионал?