Элейн Роксли питала к мужу уважение и самую теплую признательность, но до знакомства с маркизом Героном не ведала сильных страстей. Для них обоих любовь была восторгом, чудом и неодолимой силой, за которой последовало неизбежное.
Но как объяснить все это четырнадцатилетней девочке, на глазах у которой в одночасье рухнуло все прочное и незыблемое?
— Как могла мама сделать такое? Как она могла так обойтись с нами? — снова и снова спрашивала Селеста, и никто не давал ей ответа.
Она помнила, с какой надеждой ждала приглашений от подруг, но они так и не приходили.
— Леди Селтон в следующем месяце устраивает танцы по случаю четырнадцатилетия дочери, — сообщила Нана вскоре после исчезновения хозяйки. — Вам надо бы купить новое платье.
— Да, конечно, — ответила Селеста. — Вот только почему Элизабет сама не приехала и не позвала меня? Когда мы виделись в последний раз, она только об этом и говорила.
Дни проходили в ожидании, но вестей так и не поступало.
За тем оскорблением последовали другие, и только когда их набралось около дюжины, она поняла наконец, что местное общество ее больше не принимает.
Отец почти не разговаривал. Казалось, оставшись один, он решил, что жить уже не стоит, и сгорел буквально на глазах.
Так думала Селеста, но доктора назвали все это чепухой.
— Ваш отец долгие годы болел, и после несчастного случая у него развилась опухоль.
Он умер из-за того, что мама разбила ему сердце, говорила себе девушка. Единственное, чего она не могла решить, — это чье сердце пострадало больше — ее или отца.
А вот Джайлс отнесся к случившемуся спокойно. Впрочем, тогда он уже не жил в Монастыре, поскольку сразу после окончания Оксфорда уехал в Лондон.
Поначалу ему вполне хватало компании старых друзей, с которыми он сошелся в школе, а потом в колледже, и только после смерти отца, унаследовав титул, брат начал, как он сам говорил, «наслаждаться жизнью».
«Будь здесь мама, Джайлс никогда бы не позволил себе такое и, уж конечно, не проиграл бы поместье!» — раз за разом повторяла она себе, но так и не смогла себя в этом убедить.
Брат изменился еще в школьные годы в Итоне. Уже тогда он начал считать родителей скучными, старомодными и отсталыми.
Новость о том, что мать сбежала с маркизом Героном, Джайлс встретил с философской невозмутимостью и мнение свое выразил так: «Думаю, матушке до смерти надоели вечные придирки отца».
Ее размышления прервал голос Наны.
— Довольно, мисс Селеста. Очнитесь. Вам скоро одеваться. Я растоплю печь и согрею воды, а вы примете ванну. Надеть надо самое лучшее платье: другого случая может и не представиться.
— Нет! — решительно заявила Селеста. — Его я не надену. Никогда, Нана. Ты понимаешь?
Никогда! Никогда!
— Ну значит, все впустую. Я могу попробовать сшить что-то в том же роде, но такой материал мы себе позволить не можем. А платье-то какое красивое! Нет, вы только посмотрите!
— Я уже говорила тебе и повторяю еще раз: я никогда не надену того, что присылает мама.
Никогда!
С этими словами Селеста выбежала из гостиной в сад.
Нана, проводив ее взглядом, вздохнула.
Сбежав от мужа, леди Роксли неизменно присылала из Франции подарки для дочери — на Рождество и на день рождения.
Мягкие замшевые перчатки, шить которые умеют только французы; сорочки из тончайшего китайского шелка, украшенные настоящими кружевами; повседневные платья, в самой простоте которых угадывался истинно парижский шик.
А в самом начале лета пришло платье, от одного взгляда на которое у Наны перехватывало дух от восторга.
Они обе — и Нана, и Селеста — прекрасно знали, почему его прислали именно сейчас.
Живя во Франции, леди Роксли думала, что ее восемнадцатилетняя дочь дебютирует в свете, и подарила ей платье, просто созданное для бала.
— Господи, ничего красивее в жизни не видела! — всплеснула руками Нана, доставая подарок из коробки.
— Не хочу даже смотреть! — воскликнула Селеста. — Видеть его не желаю!
Она выбежала из дому, а старая служанка осталась — с платьем в руках и печалью в глазах.
Судя по всему, леди Роксли даже не догадывалась, к чему привело ее скандальное бегство, и не знала, что ее дочь не приглашают больше ни на какие балы, а значит, дар ее бесполезен.
«И ведь какая красота пропадает», — думала Нана, разглядывая заморский подарок: белый атлас, украшенный настоящим валенсийским кружевом, фестонами и белыми камелиями, которые сами притягивали взор.
Вырез отделан тончайшим кружевом, модные короткие рукава и узкая талия — бархатной лентой.