Пашупат с презрением говорил, что им все равно, чья голова – хоть врага, хоть женщины, а то и невинного ребенка. Напав на деревню, они вырезают всех, потому что чем больше амулетов, тем лучше… Душегубы думают, будто богиня дарует им за это здоровое потомство, уважение соплеменников и богатый урожай. Они мертвые головы потом еще и рисовым пивом угощают.
«Ублюдки, – ворчал Гатаспа. – Детишек-то за что?»
Иешуа застонал от досады, стиснув зубы: так глупо попасться. Ведь должна была насторожить встреча с тхагом, он должен был понять, что в Гандхаре властвует Черная богиня.
Ему вспомнились слова душителя: «Вокруг все друг друга убивают».
Пульсирующая боль вспыхнула пожаром, словно кто-то сверлит череп изнутри. Так кто же знал, что обычные с виду крестьяне окажутся безжалостными убийцами…
Община собралась вокруг шеста с вырубленной из дерева фигурой слона на верхушке. Толпа была большой, похоже, пришли все жители деревни.
С хобота свисал голый связанный человек. Дергался, что-то выкрикивал. Старики и старухи, поддерживаемые под руки родственниками, грозили жертве кулачками, шамкали беззубыми ртами.
Черная богиня сидела под дубом в кресле. Плечи были покрыты шкурой пантеры, талию стягивал пояс из отрубленных рук, а шею украшали нанизанные на шнурок черепа.
Четыре растопыренные руки Кали держали жертвенный нож, трезубец, чашу и мертвую голову. Вытаращенные глаза злобно взирали на происходящее, лицо перекосилось в хищной белозубой улыбке, изо рта свисал красный язык…
Иешуа передернуло – что за мерзкая тварь!
К шесту приблизился жрец, украшенный павлиньими перьями. Обратился к толпе, сначала медленно и тихо. Постепенно его голос становился громче, тоньше. Он начал выкрикивать: «Кали! Кали!» Потом завизжал, затрясся, а толпа подалась вперед с глухим гомоном.
Вдруг жрец выхватил нож, подскочил к подвешенному человеку и срезал кусок мяса с его бедра. Кровь потекла по ноге несчастного. Он заорал от боли и ужаса, но крестьяне лишь радостно загудели.
Палач бросил ошметок в толпу, тотчас протянулись десятки рук, началась свалка. Победитель понесся к окраине деревни: мясо надо закопать в поле, пока кровь еще сочится, иначе желтая ржавчина поразит ячмень или ростки риса засохнут.
«Сбежать не получится, – напряженно думал Иешуа, – здесь их сотни. Кто-нибудь не утихомирится, пырнет ножом… Да и куда я рвану, вокруг джунгли, сразу догонят, сил не хватит…»
Внезапно дверь сарая распахнулась. Солнце ударило по глазам. В потоке света показался черный силуэт. Человек приблизился, присел на корточки, подергал веревки на ногах, проверяя крепость пут.
– Друг, – обратился к нему Иешуа, не теряя надежды, что ошибается в намерениях селян, – зачем я вам нужен?
Тот удивленно уставился. Затем улыбнулся неожиданно доброй и открытой улыбкой. Провел ладонью по шее.
– Ты следующий, – ответил он на ломаном пайшачи. – Кали просит свежей крови.
Иешуа пришлось резко подвинуться в сторону, чтобы солнце не слепило. Снова голову пронзила острая боль. Нужно смотреть в глаза, только так произойдет контакт. Поймав взглядом зрачки парня, он сосредоточился.
Начал мысленно посылать команды: «Тыква в мешке… принеси сюда… никому ничего не говори…»
Улыбка сошла с лица крестьянина. Он встал, молча вышел из сарая.
Иешуа снова прильнул к щели. Тем временем жрец натянул привязанную к хоботу веревку и пошел по кругу. Слон начал медленно, с противным скрипом вращаться. Подвешенный человек корчился и вопил.
Казалось, крики лишь возбуждают крестьян. Они подскакивали к нему, чтобы отхватить ножом или серпом кусочек плоти. Большой кусок нельзя, иначе жертва сразу умрет.
Мучения несчастного закончились судорогами, сердце не выдержало пытки. Тогда жрец повернулся в сторону сарая и махнул рукой. Иешуа показалось, что он смотрит прямо на него.
Толпа деловито двинулась за новой жертвой.
Нестройный топот босых ног, возбужденные лица, смерть в глазах, дети улыбаются, для них это игра.
Иешуа запаниковал.
Неужели все так бездарно закончится? Крестьяне уже рядом, вот сейчас они войдут в сарай…
Дверь распахнулась. На пороге стоял парень с тыквой в руке.
«Подойди…» – про себя взмолился Иешуа.
Тот приблизился, разрезал ножом веревку.
Иешуа сунулся к тыкве кистью, скрюченной в птичью лапку.
Затекшие пальцы не слушаются. Ногтями цепляет деревянную пробку, никак не вытащить. Свет померк – дверной проем заполнили люди. Иешуа с утробным стоном укусил затычку, тянет зубами. Выплюнул. Жадно глотает теплую белую жидкость. Все. Темнота, беспамятство…