Вимана вильнула в сторону, чуть не зацепив крылом за скалу, ушла в пике. Иудей покатился по днищу вместе с мешками и всякой мелочью: промасленной ветошью в корзинах, горшками со смазкой, такелажными ремнями…
Топливная бочка едва не оторвалась, но сыромять креплений выдержала. Иешуа впечатался плечом в переборку. Больно-то как! А от хвоста что-то ползет по крыше.
Бхима повис на рычаге.
Уф! Выровнял птицу над самой водой. Машина со стоном вскинула нос и снова стала набирать высоту.
Иешуа смотрит на люк, ждет. И вдруг просунулась черная когтистая лапа, шарит в воздухе. Следом явилась жуткая морда с глазами, в которых пляшет бешенство.
Шум двигателя не дает прислушаться к отчаянным крикам в душе: голоса молят, предостерегают, совсем сорвались с катушек.
Махишасура тяжело спрыгнул. Трупный смрад заполнил грузовой отсек.
Урод лезет прямо на Иешуа, тот ползет спиной назад, бросая в него все, что попадется под руку. Вот мертвяк махнул лапой у самых глаз, Иешуа отпрянул. Прета старается сохранить равновесие на широко расставленных ногах.
Бхима обернулся, мгновенно оценил обстановку: «Держись!»
Иешуа схватился руками за ремень – вовремя.
Машина вошла в такой крутой вираж, что его подбросило, а ноги заболтались в воздухе. Махишасуру отшвырнуло в сторону, он неуклюже цеплялся за обшивку, царапая ее когтями.
Вимана перевернулась.
Хлопок! Ремни креплений лопнули. Разбрызгивая масло, бочка всей массой рухнула на люк, в котором застрял прета.
От удара машину снова бросило в пике.
Все завертелось перед глазами иудея. Несколько секунд свободного полета, потом треск, боль, темнота…
Когда Иешуа очнулся, солнце садилось.
Остатки света едва пробивались в ущелье из-за вершин сопок. Он лежал на речной отмели, ногами в воде. Все тело ломило, руки были перепачканы кровью, мокрая одежда неприятно липла к телу.
Приподнявшись на локте, иудей увидел виману выше по течению: искореженная кабина наполовину затоплена, чуть дальше дымится хвост. Вода переливается через разбросанные по мелководью корзины и горшки. Кладбищенского урода нигде не видно.
Бхима! Иешуа завертел головой в надежде найти друга. Потом со стоном поднялся, побрел к самолету.
Сквозь черные клубы дыма он разглядел опутанное ремнями тело. В грузовом отсеке горели остатки масла. Слава Всевышнему! – основная часть топлива вылилась из бочки во время падения.
Закусив губу, срывая ногти, он развязал узлы, вытащил гонда из кабины и отволок к берегу.
Бхима умирал.
Обломок рычага вошел под ребра и вылез из спины, разворотив лопатку. Рана казалась страшной.
«Не вытяну», – с тоской подумал Иешуа.
Он положил руку на лоб друга, замер, сосредоточился. Вполголоса начал читать молитву. Бхима приоткрыл глаза, застонал. Потом разлепил покрытые запекшейся кровью губы, силясь что-то сказать.
Иешуа приник ухом, разобрал слово: «Гандхарва»[224].
Гонд тяжело дышал, было заметно, что боль невыносима. Сделав над собой усилие, он снова прошептал:
– Сын, – и улыбнулся.
– Вината беременна? – оторопело спросил Иешуа.
Бхима кивнул головой.
Потом выдохнул:
– Еще в караване… Сута…[225]
Из его горла вырвался хрип, он некрасиво заелозил ногой. Наконец обмяк и вытянулся. Черные глаза мертвого пилота неподвижно смотрели в фиолетовое закатное небо.
Иешуа похоронил друга на берегу, разрыв песок куском обшивки. Вместо памятника водрузил на холмик приборную панель с какими-то вращающимися стрелками и знаками.
Зашил раны иглой из аптечки. Нарвал листьев и ягод кизила, пожевал. Кашицу наложил на швы, замотал ветошью, помогая себе зубами. Вытащил из воды намокший мешок с пшеницей, съел несколько горстей разбухших зерен.
Нашел тыкву с сомой. Спать улегся тут же, на берегу, развесив мокрую одежду на ветках куста. Голоса молчали, тогда он закрыл глаза и мгновенно заснул…
Иудей долго брел под палящим солнцем по гальке. Речка монотонно ворчала, облизывая крупные валуны потерявшим силу языком. Коряги, оставленные в русле недавним селем, топорщили острые сучья.
Наткнувшись на завал из топляков, глины и камней, он поднялся по склону, где к своему удивлению обнаружил хорошо утрамбованную тропу.
Внезапно в горах послышался леденящий кровь рык.
«Нет, это не барс… и не горный лев», – прислушавшись, с тревогой подумал Иешуа.
Постоял в замешательстве, глядя то назад, то вперед.
«Засветло до Кашмирской долины мне не дойти, а ночью легко стать добычей преты. Выход один…»
Он заспешил дальше, внимательно осматривая склоны. Кажется, вон там, в зарослях жимолости, виднеется темная дыра. Иудей вскарабкался по осыпающему косогору. Раздвинув ветки кустарника, вошел под низкий свод.
224
Гандхарва – форма брака, когда невеста и жених добровольно вступают в союз. Согласно «Законам Ману» кшатрию следовало жениться либо браком гандхарва, либо браком ракшаса.
225
Сута – сын брахманки и кшатрия, имевший право на членство в приличной касте: он мог стать возницей и ухаживать за лошадьми, а также претендовать на должность повара махараджи или даже его советника.