Именно так всегда всё было между ними — он пытался отступить, зная, что они не правы, а она не позволяла ему, зная, что он хотел того же, что и она, зная, что он не способен сопротивляться.
Но тогда она была просто подростком. Он же был мужчиной. Неважно, было им по пять или по пятьдесят. Она была ребёнком — дочерью одного из его братьев. Он был ответственен за то, чтобы делать всё правильно, но он этого не сделал.
Сейчас она уже стояла прямо перед ним, ее лицо отражало муку и борьбу — зеркальное отражение того, что он чувствовал в своём собственном сердце. Затем она положила руки на его грудь, и он осознал, что на нём нет рубашки. Он почувствовал себя полностью обнаженным, выставленным напоказ и голым. Её прикосновение ощущалось столь же интенсивным, как если бы она собрала все нервные окончания в свои руки, а его член немедленно ожил, став таким твёрдым и болезненным. Он понимал, что это слишком очевидно из-за того, как нелепо спереди натянулись его штаны, но её глаза не покидали его, и по-прежнему больше они нигде не соприкасались, кроме её рук на его груди.
— Майкл.
Он не мог вспомнить, говорила ли она что-либо ещё, чем это одно слово, с тех пор как зашла внутрь… что было намного больше, чем произнёс он. Не было никаких слов, которые он мог бы произнести.
Он получил имя Демон, пока всё ещё оставался проспектом, прежде чем он и Фейт пересекли роковую черту, но она никогда не назвала его никак иначе, кроме как Майкл. С тех пор как он в последний раз видел её, единственными людьми, которые действительно когда-либо звавшие его Майкл, были законники — адвокаты, социальные работники и полицейские. Он вырос, съеживаясь, когда слышал это имя, поскольку это всегда означало, что какой-нибудь бюрократ засунет свой кулак глубоко в задницу Демона.
Хотя, когда она произносила его имя — это было так по-домашнему. Ох, бл*дь.
Её руки переместились, мягко заскользив вниз, оборачиваясь вокруг его талии, оставляя за собой горящую дорожку из его нервных окончаний.
Ему необходимо сбежать. Сердце так сильно стучало, что зрение расплывалось, а мысли в голове вопили и шумели, не поддаваясь расшифровке. Он был прав: в момент, когда она прикоснулась к нему, всё вернулось. Десять лет просто исчезли. Он чувствовал себя точно так же, как и тогда… запутавшийся, извиняющийся, испытывающий боль и влюбленный.
Потерявший, бл*дь, всё.
Неправильно. Все это так, бл*дь, неправильно. Ему необходим ясный рассудок.
Вместо этого он обхватил её лицо руками и поцеловал.
Она тут же открылась ему, вжимаясь своим телом в его, прижимая ближе так, что его эрекция сильно вдавилась в её живот. Она захныкала, и этот звук пронзил его сердце и сжал. Он застонал, обнял её, оторвал от пола… она была такой же лёгкой, маленькой, ощущалась точно так же, как он помнил — так правильно. Его язык исследовал её рот, находя его таким знакомым. Боже. Боже.
Он почувствовал соль на их языках.
Из-за того, что она плакала.
И он тоже.
Он отодвинул её от себя и оттолкнул, а затем сделал то, что ему следовало сделать раньше. Бросился наутек и сбежал.
Не оглядываясь назад, он прошел через холл к комнате Такера. Биби как раз выходила.
Она подарила ему острый взгляд, а затем подняла руку к его лицу и вытерла влажность с его щеки.
— Ох, ребёнок, — прошептала она. — Ох, мой дорогой.
Слова так и не вернулись к нему, так что он просто посмотрел вниз на неё.
— Он спит, малыш. Ты тоже должен немного поспать, — она заскользила рукой вокруг его шеи и притянула к себе его голову. Он не сопротивлялся. Она поцеловала его в щёку. — Я люблю тебя, Деми. И чтобы не произошло, всё будет хорошо. Мы разберемся с этим вместе.
Он выпрямился. Не так всё это сработало в прошлый раз. Но ничего не ответил.
В последний раз погладив его по обнаженной руке, Биби направилась назад в гостиную. Демон вошел в комнату сына и закрыл дверь. Затем запер её. Он запер и дверь ванной тоже.
В течение долгого времени, он стоял у кроватки, наблюдая за мирным сном своего сына. Он пытался заставить себя вспомнить тот покой, что он ощущал, смотря мультик, уютно устроившись под одеялом со своим маленьким мальчиком. Но его разум хотел вспоминать только Фейт. Он не должен был её целовать. Этот поцелуй ощущался как ещё одна точка невозврата. Какого хрена он не мог лучше себя контролировать? Какого хрена этот всегда не правильный порыв брал бразды правления в свои руки? Какого хрена он чувствовал всё (ВСЁ) так, бл*дь, тяжело?
Через некоторое время, когда наконец-то победила сонливость, которая соответствовала его эмоциональному истощению, он сел на пол и схватил большую плюшевую собаку Такера. Используя её как подушку, свернулся калачиком сбоку кроватки и попытался уснуть, потерявшись в воспоминаниях о первом разе, когда его губы прикоснулись к её губам.