— Сейчас она спокойно спит. Почему бы вам не пройти со мной, тогда мы сможем присесть и конфиденциально переговорить.
— Эм, хорошо. Может… может Биби пойти с нами? Она лучшая подруга моей мамы.
Он тепло улыбнулся.
— Конечно. Следуйте за мной.
Доктор (Фейт ранее пыталась прочитать его имя, вышитое на халате) провел их через раскачивающиеся двойные двери, а затем увёл в сторону. Там располагалась небольшая комната с удобным диваном и парой обитых материей стульев. Цветовая гамма помещения была синей и бледной серой, стены были увешаны распечатанными умиротворяющими морскими пейзажами, а также коробки с бумажными салфетками располагались на всех трёх небольших столиках рядом с сиденьями.
«Боже, — подумала Фейт. — Это комната смерти». Она остановилась на середине пути.
— Подождите. Она… Вы же сказали, что она просто спит, верно? — она понятия не имела, как себя почувствует, если её мать умерла. И эти мысли были с ней в течение очень долгого времени.
Доктор (Рейд, нет Рейдл — вот как его имя) указал на диван.
— Да, она спит. Пожалуйста, садитесь.
Они сели.
— Мы хотели бы госпитализировать вашу мать. Пока мы не ввели ей успокоительные препараты, она была взволнована и дезориентирована, и результаты исследований, которые мы получили, пока не раскрыли нам причину происходящего. В её организме нет никаких наркотиков, если не принимать во внимание те, что мы ей ввели. Её показатели жизненно важных функций в порядке, даже если немного зашкаливают из-за стресса. Единственные признаки травмы — это результат несчастного случая. Она вела себя странно в последнее время?
Фейт опустила взгляд. Носки её старых замшевых угги были вытерты до блеска и потемнели. Она уставилась на эту картину износа. Её мозг всегда искал образцы и формы, и она почувствовала себя немного более сосредоточенной, когда часть её, которая хотела все систематизировать, сделала попытку разглядеть что-то на пальцах своих ног. «Медведь, — решила она. — Медведь на санках».
— Я не знаю, — ответила она.
Откуда ей было знать?
Затем заговорила Биби.
— Нет, не думаю, доктор. Я видела её несколько недель назад, и она была в порядке.
— Никаких провалов в памяти, необъяснимого гнева или каких-нибудь других вспышек?
— Нет, — хотя Фейт уловила что-то негативное в тоне её голоса. Она повернулась и наградила Биби взглядом, но в свою очередь в ответ получила заверяющую улыбку. — Ничего необъяснимого. Она была немного расстроена. Мы поговорим об этом позже, милая. Тут нечего обсуждать.
Доктор Рейдл перевел взгляд от Биби к Фейт, а затем кивнул.
— Окей. Хорошо, я назначил консультацию невропатолога — доктора Томико. Она хотела бы провести полный осмотр, так что, возможно, мы сможем найти причину того, что могло вызвать всё это. Без признаков злоупотребления наркотиков или алкоголя — это или что-то физиологическое, или психологическое. Мы бы хотели исключить любые физиологические причины, прежде чем приступим к исследованию психологических.
Её мать всегда была высокочувствительной и склонной к драматизму, но она не была безумной.
— Если она не сумасшедшая, то тогда что это могло быть?
Он покачал головой.
— Предположения на данном этапе преждевременны. Давайте дождемся результатов анализов. Доктор Томико переговорит с вами утром и введёт в курс дела. Пока мы собираемся перевести её в отделение неврологии и обеспечить ей комфорт и спокойствие. Часы посещения, безусловно, давно закончились, но если вы хотите остаться с ней здесь, пока её не переведут, то можете это сделать.
Фейт начала качать своей головой, но сидящая сбоку от неё Биби произнесла:
— Да конечно, благодарим вас, доктор.
Решительная настойчивость в её голосе остановила возражения Фейт и склонила к согласию. Фейт кивнула.
Доктор Рейдл улыбнулся и встал.
— Отлично. Она по-прежнему находится в палате №3. Вы можете оставаться, пока она там. Она не проснётся, но вы сможете побыть с ней.
~oOo~
Марго Фордхэм по-прежнему была красива, даже с синяками и царапинами, со спутанными светлыми волосами. Ей было пятьдесят шесть, и она была на несколько лет моложе Биби, но никто из них так и не стал седой или слишком морщинистой. Или жирной. Они относились к женщинам такого типа, которые намеревались держать себя в руках всегда, вероятно, до самой могилы.
Так что было тяжело видеть её бледной, немощной и зафиксированной ремнями на белых больничных простынях.