Доктор Томико двинулась к пустой комнате ожидания.
— Давайте присядем.
— Я просто пойду посижу с ней, пока вы двое разговариваете, — сказала Биби. Фейт потянулась и схватила её за руку. Она не хотела оставаться одна, когда услышит то, что доктор хотела ей сообщить, предварительно подумав, что ей стоит присесть.
— Прямо сейчас она спит, — сказала доктор Томико. — Возможно, вы могли бы пойти и принести кофе?
— Нет. Она может остаться. Она лучшая подруга моей мамы. И может услышать всё это... в любом случае, я ей обо всём расскажу.
Доктор кивнула.
— Хорошо, тогда давайте поговорим.
Они все присели, сгруппировавшись в углу комнаты ожидания. Доктор Томико поддерживала полный зрительный контакт с Фейт… как будто, подумала Фейт, та была обучена таким образом выражать сострадание и участие, когда сообщает скорбные новости.
— Мы провели длинный ряд тестов вчера вечером и сегодня. Мы исключили инсульт, опухоль, гидроцефалию, энцефалит и другие инфекции. Мы исключили наркотики и осложнения, связанные с приёмом алкоголя. У вашей матери есть признаки злоупотребления алкоголем в прошлом, но, как я предполагаю, она не пьет в настоящее время?
Фейт покачала головой, прежде чем осознала, что понятия не имеет: пьёт ли её мать в настоящее время или нет, но она почувствовала, как Биби сделала то же самое с боку от неё, соглашаясь. Они исключили всё это, и это же хорошо, верно? Но не было похоже, что всё это хорошо. У заразных болезней есть лечение. Они имеют закономерный исход. Опухоль можно вырезать. Жидкость можно откачать. То, что не исключила доктор, было тем, с чем необходимо смириться. Это переворачивало жизни людей.
— У вашей матери произошёл… назовём это эпизод... вовремя МРТ. Она была дезориентирована и очень взволнована. Ей пришлось дать седативные, чтобы обеспечить безопасность ей самой и персоналу. Это была незначительная доза валиума — просто достаточная, чтобы успокоиться. Но она пока так и не отошла от этого эпизода. Нам пришлось снова связать её, и она не осознает себя и свою нынешнюю жизнь. Она зовёт своего мужа… кажется, вы говорили мне, что он умер, верно? Уже несколько лет, как это случилось?
Фейт кивнула, и доктор кивнула в ответ.
— Хотя я всё же пока не готова поставить диагноз. Мне необходимы некоторые детали о её поведении до прошлой ночи.
Прошлая ночь. Всё ещё не прошло двадцати четырех часов, с тех пор как она получила звонок из этой больницы, натянула на себя какую-то случайную одежду и поехала в Мэдрон. Поразительная нелепость того, как всё изменилась за такое небольшое количество часов, довела Фейт до немоты и практически до бесчувственного состояния.
Но Биби заговорила.
— Мы только что приехали из её дома. Мы видели некоторые вещи.
И она рассказала доктору, что они видели в доме матери. Фейт наблюдала, как доктор слушает. Она начала кивать. В её глазах Фейт увидела мрачную тень волнения, будто бы она разгадала загадку, но картинка всё ещё не была однозначна.
Затем Биби закончила описанием напоминалок и спросила:
— Это Альцгеймер, док?
— Нет, — Фейт поняла, что это её голос. — Нет. Она слишком молода.
Доктор Томико повернулась и адресовала свой ответ Фейт.
— Она, правда, немного моложе. Обычно, мы видим признаки после шестидесяти. Но это норма, а не правило. Я сталкивалась со случаями раннего развития синдрома у пациентов немного моложе тридцати четырёх. Как я уже сказала, есть большее количество тестов, которые я бы хотела провести, но то, что вы рассказали об увиденном в её доме, — пример классического выживания при раннем возникновении прогрессирующей потери сознания. Не всё слабоумие — это Альцгеймер, большое количество диагнозов исключается, а не ставится. Но именно в этом направлении мы и хотим провести нашу диагностику.
— Но почему она бегала голой в середине ночи, бредя? Это что, потеря памяти?
— Любой вид деменции — это больше, чем просто потеря памяти. Это потеря восприятия… способности связно мыслить линейным путем. Добавьте к этому провалы в памяти, а иногда это годы или десятилетия, которые просто потеряны, и мир становится ужасающим и враждебным.
Биби всхлипнула, и Фейт поняла, что та плачет. Фейт же сама была настолько онемевшей и ошеломленной, что была неспособна чувствовать хоть что-нибудь, кроме непонимания.