- Постараюсь исполнить, - с иронией ответил Вячеслав Никитич, добавив мысленно: «Поучи ещё меня нос вытирать!»
Спутник показал, что тон Слотова его не обидел.
- Я перечитываю ваши произведения и убеждаюсь: вы - литератор большого таланта! - прочувствованно произнёс молодой человек, и Вячеслав Никитич взял вид кроткого достоинства, притворившись, будто принял похвалу за чистую монету.
Бортников продолжил:
- У вас не может быть творческих неуспехов, но я… - он выразил неловкость голосом и робкой улыбкой, - ради дела прошу вас наговорить на себя…
- Опасаетесь - мне самолюбие помешает? - бросил Вячеслав Никитич и как бы не удержал хохотка.
Оба рассмеялись, словно преисполненные тепла друг к другу. Николай Сергеевич поднял крышку кейса, извлёк из него небольшой пластиковый пакет, из которого, в свою очередь, вынул продолговатую коробочку из пластмассы и металла - MP3 player по виду.
- Похолодания не обещают - значит, вы будете без пиджака. Кладёте в карман брюк…
Слотов взял прибор и, вспоминая, проговорил с выражением приятного раздумья: никаких проводов, карманы дырявить не надо… Хотелось поболтать о первом деле (объяснимая возрастом сентиментальность?) Поведал о средстве, каковым его когда-то снарядил Борис Андреевич. Возня с проводами… «Но это было для того времени высокое достижение, - поддержал спутник беседу и показал профессиональную эрудицию, - резьбовое крепление разъёмов, провода подсоединялись надёжно!» Слотов, точно приветствуя услышанное, кивнул и добавил: ленты хватало на пять часов… Бортников поправил: в том-то и новшество было, что запись шла уже не на ленту, а на специальную очень тонкую проволоку. «Вы изучали историю предмета, а мне никто не объяснял», - в искренности вздохнул Вячеслав Никитич. Он питал обоснованное любопытство к технике подобного рода и, благодаря литературе, отчасти удовлетворял его. Держа прибор в руке, спросил: «Здесь запись на микрочип?» Собеседник не возразил.
- Перед встречей включите - и говорите хоть до утра.
Слотов, в такт обоюдно свойскому настрою, позволил себе сказать с несерьёзным видом: он слышал, средства нынче таковы, что служба может выйти на мобильник, который имеет при себе объект, и разговоры будут передаваться… Николай Сергеевич растянул губы в улыбке, но она не тронула глаз.
- Фантастичность техники порой заменяет жизнь фантастикой, - произнёс он.
У Слотова невольно вырвалось:
- Это… ваше изречение?
- У кого-то прочитал. Я думал, вы знаете.
Вячеславу Никитичу пришлось как бы не услышать. Представления о молодом человеке несколько изменились в пользу последнего. Тот вновь открыл кейс, из которого на сей раз были извлечены лист бумаги и синий незаклеенный конверт, откуда Бортников вынул, а затем вложил обратно две купюры достоинством в десять и в двадцать евро. Слотов, освежая традицию, что прервалась полтора десятка лет назад, написал расписку. Николай Сергеевич приступил к инструктажу:
- Пригласите его в бар или в кафе… Нужно, чтобы он как можно больше сказал: к кому обращался в связи с этой самой своей работой, кому её показывал, кому о ней говорил. Где планирует опубликовать? Проявлен ли интерес германских издателей? Кто в немецком театре задействован?
Слушая, Вячеслав Никитич приберегал задумку: как встретиться с Тиком, не наводя его на подозрения. Бортников любезно подвёз домой. Уединившись в спальне, Слотов сел в кресло и взял телефонную трубку. Разговор с Вольфгангом начал с извинений. В голосе было замешательство: «У меня нечто такого характера… очень личное…» Тик спросил, может ли он чем-то помочь. «Можешь!» - с надеждой выдохнул Вячеслав Никитич.
Они договорились увидеться завтра вечером в Английском саду у озера, неподалёку от Академии искусств.
Ему захотелось свернуть с дорожки и подойти к озеру по подстриженной траве; несколько уток, подплыв, взошли на берег: не угостишь? С ветви голубой ели, росшей на островке, наблюдала ворона. У другого берега пышно зеленел камыш, на пологом склоне полулежала, куря сигарету, женщина в брюках, подальше молодая мама склонилась над детской коляской. Пора было обернуться. Долговязая фигура Вольфганга показалась на дорожке позади прогуливающейся пожилой пары.
Встретив Тика взглядом, выражавшим симпатию и просьбу, Слотов сказал грубо-искренне:
- Забрало меня не на шутку! Я… с Ульяной…
Приятель дружелюбно молчал, будто говоря: «Бывает». Чуть сутуловатый, он был выше Слотова.
- Каюсь, но как бы я мог ей не сказать: у тебя искра Божья! дебют что надо… - возбуждённо оправдывался Вячеслав Никитич.
- Итак, мы во власти… - благодушно промолвил Тик. - Думаешь, для меня это оставалось тайной, когда ты мне дал её текст и потом звонил?
Слотов поглядел себе под ноги, вскинул голову и измотанно попросил:
- Пойдём обостримся…
Оба бывали в кафе Академии искусств и теперь направились туда. Вячеслав Никитич довершил признание: он не заблуждается насчёт творческого дара Ульяны. Но что до того, коли… - и смолк, словно предлагая приятелю ухмыльнуться. Тот ограничился оттенком усмешки:
- Когда заправляешь обществом «Беседа» и писатели - свои люди, - естественно, проймёт искушение и самой побаловаться.
Они тропкой вышли из Английского сада: перед ними за деревьями поднималось острым углом одно из строений комплекса, в котором располагалась Академия искусств. Вокруг было тихо: лужайка вблизи, дома среди зелени. Приятели, перемывая косточки знакомым графоманам, обогнули здание и уселись за столом на воздухе у входа в кафе, где широкий выбор заокеанских вин намекал на дух снобизма. Слотов спросил, что Вольфгангу больше по вкусу: продукт Калифорнии, Аргентины или Австралии? Услышал: решай сам.
Ассоциация русских литераторов вновь стала темой разговора, но Вячеслав Никитич внёс в него доброжелательность, щедро раздавал похвалы, называя одного, другого, третьего автора… После того как кельнер принёс бутылку красного австралийского и было сделано по паре глотков, Слотов в настроении чуткой мягкости произнёс имя Ульяны.
- Она прямо как ребёнок, который о чём-то возмечтал, и если не получит… трагедия для него! - отчаянно-горестно глядя на Тика, он долил вина ему и себе. - Понимаешь, я её уверил: у неё отлично получилось и об этом не один я заявлю на обсуждении…
- У тебя с ней уже?.. - Вольфганг оказался не лишён известного любопытства.
«Да», - взглядом ответил Вячеслав Никитич и произнёс страдальчески: она ждёт радости, и если не… Замерев на вдохе, прочёл в глазах Тика, заинтригованно блеснувших: «То не даст больше?»
Выпили, и Вольфганг, словно глубоко задумываясь, сказал: похоже на кабернэ… Слотов как человек, движимый одной заботой, гнул своё, не отвлекаясь: ты знаешь, что на неё набросятся… Она будет травмирована, я безнадёжно проиграю в её мнении.
Тик съел ломтик баранины, поджаренной на гриле.
- Написала-то она серятину.
В лице, голосе приятеля отобразился нахлёст переживания: ты же не в печати выступишь, это реально не скажется на твоём авторитете, останется лишь впечатление твоей рыцарской галантности!.. Вольфганг взглянул из-под набрякших век. У него, пробормотал, есть какое-то самоуважение, в конце концов. «Тогда мне хоть из Берлина беги… на обсуждение, уж конечно, не пойду…» - беспомощно-тоскливо вымолвил Слотов. Тик принял вид усталости и иронического смирения. Ну-с, что требуется от него?
Коллега, казалось, сейчас протянет к нему руки:
- Сказать лишь, что у вещи - свои достоинства, дарование налицо! поздравить с успехом…
- Хватит! Я не собираюсь представать трепачом, - обидчиво заметил Вольфганг.
Приятель, словно в радости единодушия, воскликнул: никаких пустых похвал! скажи только то, что я привёл для примера, и больше ничего не нужно, твоё слово достаточно много значит… до чего же я тебе обязан! - Слотов, как бы снимая патетику и в облегчении шутя, выразительно перевёл дух. - Спасибо тебе! - поднял рюмку и побудил к тому Тика.