- Встречи с членами семьи на природе, партии в гольф, всё по-домашнему: грибы, жаренные в сметане, пирог с земляникой… - произносил немного нараспев, смакуя, Тик, поощряемый тем вкусным выражением, с каким Слотов кивал ему. - Его прощупали, - сказал Тик о тёзке, мрачно добавив: - и он это принял - устроить взрывы домов.
- Извини, - Вячеслав Никитич проронил участливо, - не упрекнули бы в повторе…
Вольфганг ответил: то, что давно не секрет, не прояснено до конца. К взрывам прибегли, чтобы развязать войну против Чечни и привести намеченного наследника к власти, всё так, но эта очевидность неполна. Акты явились, прежде всего, средством страховки. Слыхано ли, чтобы люди дела, передавая такой капиталец, как верховная власть, не заимели твёрдых гарантий?.. Тик напомнил известную истину: новому хозяину выгодно не утаивать, а, наоборот, выставлять напоказ сомнительные действия предшественника. Народ окажется отвлечён прошлым, узнавая, какие авгиевы конюшни достались наследнику. Тем легче будет внушить, что при нём положение поправляется. Целесообразность укажет ему на неудобство - охранять от любознательных имущество прежнего лидера и его семейства. Отчего и тут не извлечь пользу?.. Он вроде и ни при чём, инициатива проявлена не им, а закон есть закон: обвинения, дознание… Так неужели ничего этого не взяли в голову, готовясь отдать ему власть? О, детская наивность, позволившая поверить обещанию! Договор на чувстве благодарности. В самом деле, какие, к …ям, подозрения между честными людьми!
Писатель проговорил, сменив слог:
- Трогали его гибкую гладкую выю: почему тебе не склонить её? Он склонил и взял на выю три ночи братских крестов.
Слотов, слушая, не шелохнулся, мысленно ощупывал в кармане плоскую коробочку.
Девятого августа, сказал Тик, сделали премьером, а девятого сентября произошло на улице Гурьянова, тринадцатого - на Каширском шоссе, а шестнадцатого рвануло в Волгодонске. Позже по случайности не удался взрыв в Рязани… Семейству хватило необходимого: доказательств, кто организатор трёх актов, на ком прямая ответственность. Под этот заклад и передали ему пост. Крещённому кровью клятвы не нарушить. Первым применением власти стал указ о неприкосновенности ушедшего главы. Прошли годы, преемник сидит крепко - но не было попытки указ подкорректировать, подзабыть. Предшественник и все члены семьи неприкосновенны. Заклад!
Слотову думалось о проведённой Тиком черте: взрывы - указ. Её не перечеркнуть. Можно твердить: наследник оказался верен слову и сохранил верность (освоившись с огромной властью…) Скрепя сердце, зажмурившись - допустим. Но допустить, что заранее, не позаботясь о закладе, верности доверились и кто? Смех!
Я написал, говорил коллега, о социальной знаковости взрывов. В самом выборе жертв выражена сущность новоэлитарного государства. Дома выбраны что ни на есть обыкновенные, с простым людом. Учтено: при подозрении, что сама власть и взрывает, люди небедные отметят - кого обрекли пострадать. Бедноту! То есть имущим интимно дали понять: власть эта их и при ней они в безопасности. «В яблочко!» - подумал Слотов и успокоил себя: пиши он о взрывах, высветил бы то же самое не хуже.
Главное о рукописи, по-видимому, было рассказано, и Вячеслав Никитич спросил: «Кому предложишь?» В ответ прозвучало название самого популярного в Зарубежье литературного журнала. Слотов, как и коллега, знал его главного редактора. «Ты уже говорил с ним?» - «Передал суть», - скупо ответил Вольфганг. «Но острого много! Напечатает?» - «Другие - нет, а он напечатает», - произнёс Тик уверенно. «Когда это будет?» - «Я пока не поставил точку». Вячеслав Никитич промолвил, добродушно шутя:
- Имя Пигмалиона… источник подводит?
- Молчит что-то, - вырвалось у приятеля.
Каковы, спросил Слотов, отзывы на рукопись? «Ты что же, думаешь - я её рассылал?» - Тик полон недоумения. «Мне казалось, - виновато начал коллега, - ты общаешься с кем-то, кто на тех же позициях…» Он хотел бы, объяснил Вольфганг, чтобы те, кто не на них, оказывались на этих позициях - прочитав опубликованную вещь. А совать рукопись - ради советов, похвал? Хм. «Я читал бы без отрыва!» - заверил Вячеслав Никитич. «Ну, теперь ты уже всё знаешь», - сказал приятель так, будто развёл руками. Слотов задал ему естественные для писателя вопросы и услышал: вещь будет предложена германскому издательству, как только выйдет в журнале. О пьесе. Когда публика её увидит, ответить непросто: обстоятельства…
Вячеслав Никитич изобразил колебания, после чего доверился другу: я сам пьеску кропаю… но с театральной кухней, к стыду своему, мало знаком.
Откровения, на какие расщедрился Тик, порождали инерцию, и он добросердечно пообещал:
- Режиссёру будет любопытно ещё с одним русским поговорить о герое… Я тебя представлю. Это Детлеф Хютер.
- Так он из геев, я слышал! - встрепенулся Слотов, подумав: уж не ему ли пришёлся по вкусу снимок пухлогубого школьника?
Вольфганг, казалось, выражал улыбкой, несколько таинственной: не будем забегать вперёд… Выпили по последней рюмке, Вячеслав Никитич проводил приятеля до метро. Сам он жил в двадцати минутах ходьбы.
Днём отдав Бортникову прибор, он вновь получил его накануне собрания литераторов. К украшенному лепкой дому на Шёнхаузер Аллее подходил неспокойным. Вдруг, вопреки предпринятым усилиям, Ульяну обидят? Несколько членов ассоциации, придя раньше него, беседовали в зале. Слотов особенно дружески поприветствовал Фуршета, человека тучного, но подвижного, - надо похвалить его недавно напечатанный в газете юмористический рассказ… Фуршет рад потрепаться о своём творчестве. Терпение. Любезно здороваемся с проходящей мимо Майей Стрепетовой: седеющая подтянутая дама ответила - и вновь губы плотно сжаты. Народу прибавляется. Можно присесть, держа в поле зрения вход.
Ульяна! И не одна. С нею статная брюнетка: худое лицо, высокие скулы, задумчивые, без искорки любопытства, глаза. Ей лет двадцать пять. Одета в красно-зелёный блузон с ажурными вставками, с оборками, с защипами на рукавах; светлая узкая юбка, сбоку разрез до середины бедра. «Сразит!» - догадка слилась с отчаянным голосом чувств, в то время как Вячеслав Никитич устремился к дамам. Ульяна уведомила: её спутнице Виолетте интересно побыть на обсуждении новеллы… Вошёл Тик и, обменявшись приветствием с Ульяной, посмотрел на незнакомку. Та, словно изучая его лицо, представилась чуть запоздало. Автор новеллы обратилась к нему:
- Прототип моей героини…
- Ах, вот как! - и Вольфганг, будто теперь призванный это сделать, окинул Виолетту тёплым взглядом.
Слотов, поскольку он вводил Ульяну в круг собравшихся, пригласил её расположиться за столом и остался подле. Она успела шепнуть Тику: можно её спутнице сесть рядом с ним? «Будем надеяться!» - с ироничной важностью произнёс Вольфганг. Он и Виолетта заняли места в первом ряду.
- Я впервые читаю публично что-то своё… - начала Ульяна и запнулась, разыграв, не очень натурально, взволнованность.
После расхожей просьбы не быть строгими приступила к чтению, а у Слотова мелькнуло соображение, не раз уже его посещавшее. Вполне вероятно, новелла не написана его партнёршей, а была кому-то заказана шефами. В таком случае, нападки не должны бы уколоть самолюбие Ульяны, но, при всём том, ей нужно, чтобы литераторы признали её своей.
Первой высказалась Майя Стрепетова:
- Героиня буквально одержима памятью об отечестве, будто туда съездить немыслимо, не буду говорить о возвращении… И второе. Она всей душой то у озера Селигер, то в часовне - а нищих на каждом углу не помнит? порядки в отечестве её не беспокоят?