Алексей резко выдохнул.
— Серьезно? Ты вправду видела его?
— Вообще-то, я была слишком занята тем, чтобы не покинуть мир живых.
— Есть способы умереть и похуже, — он заметил набросок скалистой долины, которую я собиралась начать перерисовывать. — Фу. Только не этот.
Пролистав мой блокнот с эскизами, он остановился на изображении горного хребта и постучал по нему пальцем.
— Вот.
Я едва успела коснуться ручкой бумаги, как в палатку вошел старший картограф и начал идти по проходу, проверяя наши работы.
— Надеюсь, это уже второй эскиз, Алина Старкова.
— Да, — соврала я. — Второй.
Стоило картографу пройти дальше, как Алексей зашептал:
— Расскажи мне об экипаже.
— Мне нужно закончить эскиз.
— Держи, — раздраженно сказал он, подсунув мне один из своих.
— Он поймет, что это твоя работа.
— Этот эскиз не из лучших. Вполне может сойти за твой.
— А вот и Алексей, которого я знаю и уважаю, — пробурчала я, но набросок взяла.
Алексей был одним из самых талантливых помощников, и он это прекрасно знал. Парень выведал у меня все детали о трех экипажах Гриш. Я была благодарна за эскиз, потому изо всех сил старалась удовлетворить его любопытство, пока заканчивала свою работу над горным хребтом и измеряла пальцами размер самых высоких вершин. К тому моменту, как мы закончили, на улице уже смеркалось. Мы сдали наши работы и пошли в столовую, где встали в очередь ради мутной тушенки, черпаемой из кастрюли потным поваром, а затем заняли место за столом с другими топографами.
Я ела молча, прислушиваясь, как Алексей и остальные обмениваются лагерными сплетнями и страхами из-за завтрашнего перехода. Он настоял, чтобы я пересказала историю об экипажах Гриш, которую встретили как обычно — со смесью восхищения и страха, возникавшую при каждом упоминании Дарклинга.
— Он неестественный, — сказала Ева, тоже помощница: у нее были прелестные зеленые глаза, которые, к сожалению, не особо отвлекали от носа-пяточка.
— Как и все предыдущие, — фыркнул Алексей. — Будь добра, поделись с нами своими умозаключениями, Ева.
— Начнем с того, что именно Дарклинг создал Тенистый Каньон.
— Это было сотни лет тому назад! — возразил он. — И тот Дарклинг был сумасшедшим.
— Этот ничем не лучше.
— Ох уж эти крестьяне, — отмахнулся от нее Алексей.
Ева одарила его оскорбленным взглядом и отвернулась, чтобы побеседовать со своими друзьями. Я продолжала молчать. Из меня больше крестьянка, чем из Евы, несмотря на ее предрассудки. Лишь благодаря доброте князя я могла читать и писать, но, по нашему негласному соглашению, мы с Малом избегали разговоров о Керамзине.
Словно по команде, хриплый хохот вывел меня из задумчивого состояния. Я оглянулась через плечо. Это Мал привлекал к себе внимание за шумным столом следопытов. Алексей проследил за моим взглядом.
— И как вы двое стали друзьями?
— Мы росли вместе.
— Не похоже, будто у вас много общего.
Я пожала плечами.
— Нетрудно найти что-то общее, когда ты ребенок.
Например, одиночество, или воспоминания о родителях, которых мы должны были забыть, или удовольствие от побега с занятий, чтобы поиграть в салочки на лугу.
У Алексея был настолько скептический вид, что я рассмеялась.
— Он не всегда был Малом Великолепным, лучшим следопытом и соблазнителем Гриш.
У Алексея отпала челюсть.
— Он соблазнил девушку из Гриш?!
— Пока нет, но, уверена, у него все впереди, — пробурчала я.
— Итак, каким же он был?
— Толстым коротышкой, который боялся принимать ванну, — сказала я не без доли удовольствия. Алексей еще раз посмотрел на Мала.
— Как все меняется…
Я потерла шрам на своей ладони.
— Видимо, да.
Мы помыли за собой тарелки и ступили в прохладу ночной улицы. На обратном пути в казарму сделали большой крюк, чтобы мельком увидеть лагерь Гриш. Павильон для них действительно был размером с собор, с висящими в вышине знаменами из черного, синего, красного и фиолетового шелка. Где-то позади всего этого пряталась палатка Дарклинга, охраняемая Сердечниками из Корпоралок, а также личной стражей вышеупомянутого.
Когда Алексей насмотрелся вдоволь, мы направились в свою часть лагеря. Он затих и начал щелкать костяшками пальцев, и я знала, что мы оба думаем о завтрашнем переходе. Судя по мрачному настроению в казарме, мы такие не одни. Некоторые уже забрались на свои койки и спали — или пытались — пока остальные ютились у ламп и тихо шептались. Другие сидели с иконами в руках, молясь своим Святым.