Итта Элиман
Тень и прах
Они встретились в первый жаркий день мая. Два худосочных подростка, располагающие таким невиданным богатством, как летние каникулы. Солнце пекло. Озеро усердно парило, казалось — вот-вот закипит. Даже земля дымилась останками умершего снега.
— Как думаешь? — чтобы порешить с неловким молчанием, спросил темноволосый мальчишка. — Солнце может спалить Землю?
— Солнце — вряд ли! — охотно отозвался белобрысый. — Вот метеориты и астероиды куда опаснее! А есть еще ураганы и торнадо, есть инопланетяне, которым нравится наша планета, и вовсе не нравимся мы. Есть цунами, черные дыры и Бермудский треугольник…
— Ну, Бермуды тут не причем! Я читал — там воронка времени…
— Во-во! И такие тоже бывают! Я — Макс!
— Это здорово… Спартак!
— Неплохое прозвище…
С того дня Спартак и Макс подолгу сидели на поваленном дереве, под самой раскидистой ивой и, окунув ноги в озеро, тренькали на гитаре «Звезду» и говорили. Говорили обо всем на свете: о девчонках и странствиях, о поездах и ракетах, о тайне смерти и тайне жизни. О, об этом, пожалуй, они говорили больше всего! Они отыскали немало загадок на изысканном рисунке мира. Смелость открытий царапала им горла, стучала в виски и замирала в груди предвкушением нового…
Одуванчики перезрели, остались только белые голые палочки, точно нарисованные над лужайками. Пух унес ветер да прибил дождь, а лето только началось. Еще не прошла пора майских гроз, переменчивого солнца и цветущей сирени, пора, когда дети неустанно летают по дворам, обгоняя собственные велосипеды, а юношам не спится, они пьют из открытых окон ночной непокой, словно целительный пьянящий настой, они мечтают, много — на всю жизнь вперед. В этом мальчишеском беспокойстве, этом беге, сапогами взрывающем лужи и босыми пятками мнущем траву, таится безвременье, обещающее надежду на то, что мир никогда не кончится.
Велосипед поскрипывал, набирая скорость, новенький хромированный руль пускал великолепных зайчиков, заставляя вечернее солнце брызгать в глаза прохожим. Ветер хватал в охапки молодую зелень и бесцеремонно швырял в синее небо. Мир двигался, пританцовывал и посвистывал так задиристо, что дух останавливался, и ноги сами собой все пуще жали на педали, желая поспеть за ветром. Яркие автомобильчики весело сновали по улицам, сверкая открытыми салонами и солнечными очками владельцев. Городок встречал лето, как и сотни других провинциальных городишек, но Спартак был уверен, что все, происходящее здесь, никогда и нигде не происходило и, уж конечно, не произойдет.
«Ты — юность и свет» — кричали ему золотые облака. «Я — лишь тень и прах» — дразнил он их. «Ты — свежий сок, жилы твои крепче наших ветвей» — шуршали ему тополя. «Я — лишь тень и прах, — отвечал он им и летел вперед, хватая на ходу цветочные гроздья. — Вот вам»!
«Я — тень и прах, — повторял себе Спартак. — Да или нет — я хочу в этом убедиться».
Утром Спартак прислонился к зеркалу в прихожей так близко, что отчетливо стали видны черные прожилки его ореховых глаз. «Должно быть, — думал он, — это дыры! Черные дыры, в которых исчезает все, что я вижу. А эти кровеносные сосуды на веках — ни что иное, как ручьи, бегущие по весне в реку. Они истекут — и жизнь следом… Эти темные непослушные волосы — миллиарды шерстинок — осенняя трава на полях, да! И она превратится в снег, как у дедушки… Эти плечи — черт, это папины плечи… Где же я?»
«Я — только тень и прах! — решил Спартак. — Только тень и прах…»
Быстрее, быстрее, быстрее! Велосипедные спицы превратились в катящееся солнце, и тут вдруг солнце замерло и подавилось в облаке поднятой пыли. Перед Спартаком пролегал мост. За мостом собирались тучи. Вправо и вниз по извилистой натоптанной тропинке бежали ручьи пролитого молока. Треснувшая трехлитровая банка валялась рядом. «Млечный путь!» — подумал Спартак, нажал на педали, и железная птица сама полетела вниз по склону, разбрызгивая шинами молоко.
Это было дивное лесное озеро, круглое, тихое, покрытое золотистой дымкой водорослей. Посреди озера — островок, на нем — высоченная липа. До островка здорово плавать наперегонки, но сейчас вода поднялась, и дерево стоит по колено в озере — как в книжке про Южную Америку. Отсюда, с поляны, весь берег, словно на ладони. Хорошее местечко: и до города рукой подать, и никто тебя не обнаружит, хоть во всю глотку песни ори, хоть нагишом пляши, хоть с самим небом целуйся.
Макс уже был здесь. Сидел у самой воды, подобрав к подбородку колени, глядя, как дрожит кромка воды и осторожно трогает его босые ноги.