— Но оборотней давно нет.
— Ты все еще веришь в технический прогресс и презираешь магию? — усмехнулся Император, — после всего, что произошло? Карло тоже не верил, и где он, бедняга?
— В оборотней, как раз поверить не сложно. Но я слышал, что всех их перебили сотни лет назад, когда от Империи двинулись вглубь мира первые путешественники.
— И где же эти путешественники сейчас? Ты слышал что-нибудь о новых городах в центре Леса, или о каком-нибудь государстве за пределами Империи? Понимаешь, Геддон, это там, в столице, можно позволить себе не верить в ведьм и упырей. А здесь, на краю цивилизованного мира, я остро ощущаю эту тонкую грань между тем, что может быть, и чего не может. Там, за статуей, за Воротами, начинается другой мир. Там есть своя Империя, империя Леса, Варваров, магии, и тех существ, о которых нам с тобой никто в книжках не напишет, потому что нет таких людей, кто смог бы написать. Там, за воротами, природа победила разум.
Я не сводил глаз с головы огромного каменного монстра. Сапфиры в его глазах как-то очень уж по живому светились. И из приоткрытой пасти, казалось, вот-вот вырвется чудовищный звериный рев.
А ведь Император прав. Последняя экспедиция вольных путешественников была организована почти двести лет назад. Сотни любителей вышли за Ворота, были пышнее проводы и надежды. А потом Ворота закрылись. А потом — тишина. С тех пор Внешний мир для Империи перестал существовать. Природа действительно победила.
А, может, и не природа вовсе?
— Франца придется оставить, — сказал я, — нам нужно идти тихо, без лишнего шума. Так больше шансов выбраться.
— Мы должны выбраться до наступления темноты из города. Идем к статуе.
Император направился к дверям, но я загородил дорогу:
— Погодите. Еще кое-что…
Я прошел на кухню. Окна здесь были выбиты, рамы хищно улыбались острыми кусками стекол, стол в центре стоял нетронутым, зато табуретки оказались раскиданы, шкаф опрокинут, плита завалена на бок. Я присел возле шкафа и распахнул дверцы. По полу со звоном покатились банки, рассыпались чайные ложки, разбилась тарелка.
— Что ты там ищешь? — в дверях появился Император. Здоровой рукой он пытался приладить к поясу меч, чтобы было удобно вытаскивать. Я заметил, что на покрасневшем лбу господина проступили крупные капли пота.
— Сейчас, минутку.
Я разгреб рваные пакеты с крупой, гречкой, сухим горохом, словно прогрызался сквозь землю в кроличью нору. Ну, же, хорошая хозяйка должна хранить на кухне… ага, вот. Коробков со спичками оказалось более чем достаточно. Пять упаковок, по десять коробков в каждом. Выпрямившись, я тут же увидел большой рюкзак зеленого цвета, лежащий на столе для приготовления пищи. Рядом с рюкзаком лежал большой мясной нож с широким лезвием. Тоже пригодиться.
Я набил рюкзак сохранившимися в целости пакетами с крупами, туда же отправил спички, нашел моток хорошей, крепкой веревки, затем подошел к двери, ведущей на задний двор, подергал за ручку.
Дверь открылась с тяжелым скрипом давно не смазываемых петель. Холодный ветерок резво заскочил под куртку, теплые лучи солнца легли на лицо. Я сощурился, спустился по скользким ступенькам в снег. Задний двор был обнесем высоким непроницаемым забором, так что увидеть нас здесь могли разве что птицы. Кое-где можно было увидеть следы тропинки — кусочки плиты под снегом — неподалеку косился деревянный туалет. Но он меня интересовал в меньшей степени. Повертев головой, я увидел то, что искал.
— Мой господин, захватите из кухни канистру.
Колодец тоже был занесен высокой шапкой снега. Сделав несколько шагов в его сторону, я неожиданно наткнулся на что-то и, опустив глаза, увидел черный овальный провал. Проведя рукой по краям, я очистил деревянные рейки, показались куски синей краски… опрокинутая собачья конура… вот и цепь, ведущая внутрь, в провал. Поддавшись странному, неуместному любопытству, я наклонился и заглянул внутрь. Воображение подсказало мне, что я могу увидеть — занесенный снегом скрюченный скелет собаки, возможно, с остатками шерсти и уцелевшими глазами, поскольку птицы не добрались бы сюда, и эти глаза смотрели бы на меня с мертвой тоской и укоризной — но будка оказалась пуста. Цепь заканчивалась обрывком ошейника. Скорее всего, пес перегрыз его и убежал, а, может, исхудал настолько, что смог высвободиться и так…
Сзади подошел молодой Император. Сказал:
— Надо торопиться.
И я с ним был согласен. Колодец мы расчистили за полчаса. В первых ведрах удалось поднять лишь комки подмерзшей грязи. Но я упорно поднимал ведро за ведром, пока, наконец, вода не стала кристально-прозрачной.
— Будет смешно, если мы умрем от зараженной воды, — усмехнулся Император.
— А еще смешнее, мой господин, было бы, когда бы мы выбрались из города и обнаружили, что у нас нет воды совсем, — парировал я, немного разозлившись.
— Возможно, — согласился Император, принимая из моих рук полную канистру.
Мы вернулись в кухню. Я выбрал небольшую кастрюльку из разбросанных по полу, несколько ложек и кружек, две алюминиевые тарелки.
— Теперь, кажется, все.
Император вновь повернулся к окну, и у меня возникло чувство, что все это уже было. Я вздрогнул от неожиданности, поскольку давно не испытывал подобного. Предки писали, что это чувство возникает лишь тогда, когда ты находишься на правильном пути в своем путешествии по жизни. В таком случае, это может слегка успокоить.
— Мы уже начинали путешествие, мой господин, — прошептал я, а странное чувство подсказало, что я уже говорил это, словно в другой жизни, в другом настоящем, — оно бесславно закончилось…
— Ты пессимист, Геддон. Всегда им был, им и останешься. Если все время бегать от своих неудач, то рискуешь сделать круг и столкнуться с ними снова. А я предпочитаю пройти сквозь них, и начать новый путь.
Он отворил дверь и вышел на пустынную улицу. Я взял своего верного Франца под узды и вышел следом.
Франц, видимо чувствуя неладное, забил копытом по промерзшей земле, выбивая кусочки льда из мостовой. Я погладил его по щеке, успокаивая. В горле вдруг встал горький комок. Дружище, я проскакал на нем через всю Империю…
— Я не могу его здесь оставить. Он не уйдет, — сказал я тихо.
— Так привяжи, — ответил Император, — он слишком шумный и привлекает внимание.
— На коне мы доберемся до статуи оборотня до обеда, а без него будем идти до самой ночи. Вам хочется подойти к воротам ночью, мой господин?
— Геддон, не стоит путать свою жизнь и жизнь лошади. Если погибнет этот конь, ничего страшного не произойдет, а если погибнешь ты… мне будет очень жаль. Возможно, я не смогу идти дальше.
— Вот видите, вы зависите от меня, мой господин, — ответил я и легко запрыгнул в седло. Франц мгновенно перестал бить копытом и замер, шевеля ушами, — так что садитесь, и я прокачу вас с ветерком. Пробок сегодня не предвидится…
— Безумие, — прошептал Император, качая головой.
— Безумие творилось прошлой ночью, мой господин, а сейчас называйте это трезвым расчетом.
Молодой Император подал мне канистру с водой и запрыгнул сзади. Я почувствовал его горячее дыхание на своем затылке.
— Может я и пессимист, но не дурак. Поедем узкими, неприметными улочками. Статую видно отовсюду, поэтому не потеряемся. В случае чего, мой Франц сможет скакать с такой скоростью, что обгонит птиц.
— В твоем голосе есть уверенность. Не теряй времени.
Я пришпорил Франца, который, словно понимая всю серьезность ситуации, не издал ни звука, хотя обычно ржал при каждом удобном случае, и мы поскакали в сторону высившейся над крышами статуи оборотня.
* * *В утреннем свете город Шотоград выглядел великолепно, вызывая невольные ассоциации со славной столицей Империи. Здесь тоже возводили монолитные многоэтажные здания, здесь экспериментировали со стеклом и металлом, иногда сплетая воедино большие стеклянные стены с вкраплениями тонких металлических прутьев. На солнце все это великолепие сверкало и переливалось. Мы миновали спальный район небольших домиков с плоскими крышами, затем выехали на пустынную площадь, вымощенную булыжником, с крытым стеклянным верхом, отчего снега здесь почти не было. Тянулись пустые ряды деревянных базарных прилавков, валялись разбитые ящики, кое-где виднелись черные кляксы от костров. Несколько раз мы натыкались на замерзшие трупы людей, как правило, они были обнаженными, некоторые явно умерли не своей смертью. Я смотрел на бедных жителей с состраданием, а лицо Императора сделалось похожим на каменную маску, которую аккуратно, до единой морщинки, воссоздал искусный скульптор. Мыслями Император был где-то далеко, гораздо дальше Шотограда. Впрочем, мысли Императора — это его мысли, а в моей голове бродили свои. Я думал о том, зачем все еще еду с Императором, а не убрался куда подальше сегодняшней ночью. Наверное, дело не в том, что я боялся оставаться один. Положа руку на сердце, можно признать, что без господина у меня гораздо больше шансов выжить, чем с ним.