Алис шла впереди и указывала путь. С ее слов, летом здесь располагался торговый путь, по которому жители поселений перевозили продукты и товары, а также просто гуляли и путешествовали.
— Здесь оживленные дороги, — говорила она, — летом и ранней осенью можно встретить за день человек двести. И это еще не предел. Вот только времени очень мало. Месяц-полтора, и дороги сначала заливает дождем, потом грязь по колено, а затем зима наступает. В такое время, конечно, тоже ходят, но очень редко. Есть любители, из охотников, которые настреляют лисиц и белок, а потом носят по поселениям и продают. Мы их всех в лицо знаем. А так зимой каждый в своем поселении сидит. В поселении и без торговли дел много. К утру доберемся до чащи Забытых, а там еще половину дня, и будем на месте…
Император шел возле меня, молчал, хмурился. Невеселые мысли одолевали его, но делиться он ими не хотел, несмотря на мои просьбы. Молчал, молчал.
Таким образом, день прошел незаметно. Лес вокруг меня слился в сплошную серую массу из голых стволов, сухих веток и серого тумана. Мне казалось, что за много часов ходьбы мы не сдвинулись ни на шаг. Так всегда бывает, когда местность вокруг к вечеру остается такой же, как и утром.
К тому моменту, как начало смеркаться, мы решили остановиться. Я и Алис отправились за хворостом и дровами, а Бородач стал организовывать лагерь на ночлег и выкладывать костер.
Когда мы начали собирать хворост, я задал Алис вопрос, который интересовал меня больше всего:
— Когда мы придем?
— К завтрашнему обеду, если не будем останавливаться надолго, — ответила Алис, складывая упавшие сухие ветки в кучу.
Я потянулся, отломил от дерева кривой сук.
— Устал? — в свою очередь поинтересовался Алис.
Я не отрицал.
— Все устали, — продолжила Алис, — но подумай о том, что Ловкач в это же время уходит все дальше и дальше. Эта мысль меня подстегивает больше всего.
— Мы так долго гонимся за ним, что я уже перестал верить, будто мы его когда-нибудь настигнем.
Алис усмехнулась, протянула мне охапку хвороста:
— Держи, писарь. Если твое стремление иссякло, я могу поделиться.
— Я знаю. У тебя есть повод.
— У тебя он тоже есть.
— У меня не повод, у меня долг. Я поклялся служить своему Императору. И поэтому я здесь.
— А как же сын? Или он не в счет? — Алис подошла ближе и вдруг неуловимым, незаметным движением провела рукой по моей щеке. Пальцы ее были едва теплыми, но я вздрогнул, как он ожога. И отпрянул в сторону, роняя хворост.
Тогда Алис засмеялась — тихо, зажав рот рукой:
— Будто мальчик на первом свидании…
— Зачем ты это сделала?
— Ты отвык от нормального человеческого общения, Геддон, — продолжала улыбаться Алис, — я наблюдаю за тобой и все больше убеждаюсь, что ты похож на маленького неприметного зверька. Знаешь, что ты хочешь больше всего?
— Кушать, — буркнул я.
— Нет. Ты хочешь, чтобы тебя никто не трогал. Ты как тень. Самая настоящая тень своего Императора. Твой господин где-то впереди, а ты плетешься за ним темный, невидимый и неслышный. У тебя одно желание — остаться в стороне.
— Все мы здесь облаченные в тени.
Я дотронулся пальцами до щеки. Мне казалось, что прикосновение Алис оставило на щеке обжигающе-горячий шрам, и под моими пальцами должна быть красная шелушащаяся кожа… но нет. Ничего подобного. Всего лишь прикосновение.
— Видно не зря тебя называли ведьмой… — буркнул я.
Улыбка сошла с лица Алис, но не полностью, оставив грустную ухмылку, собрав морщинки в уголках губ.
— Дурак ты, Геддон, — сказала она, — открой глаза и оглядись. Мир не умер. Все вокруг живет. Ты видел много смертей, ты слишком долго жил в мертвом мире. Но ты уже за пределами своей Империи, и здесь все по-другому. В ином случае ты очень плохо кончишь. А я не хочу, чтобы такой хороший человек, как ты, умирал.
— Я же тень. Зачем обо мне беспокоиться?
— Может быть, у меня натура такая, ведьмовская, жалеть всех, кто мне нравится?
— Подумай о муже и сыне, а потом уже думай обо мне, — слова сорвались с губ прежде, чем я успел закрыть рот. Сказал — и пожалел. Но было уже поздно.
Ее лицо потемнело, посуровело, и словно сама Смерть накинула ей на лицо вуаль из тонких морщинок. Я видел ее седые локоны, вплетенные невидимой рукой в угольно-черные волосы, и свет слепил меня от стыда.
— Дурак ты… — ответила Алис и отвернулась.
А я остался стоять с хворостинами в руке, и смотрел, как она удаляется в сторону лагеря. Затем нагнулся, собрал хворост и поспешил за ней.
Что-то кололо в груди, больно, безжалостно, но я терпел. Так мне и надо. Я действительно чувствовал себя тенью.
Спустя совсем немного времени, мы сидели вокруг костра, в то время как ночь опускалась за нашими спинами, бережно укрывая Лес темнотой. Алис уже спала, или делала вид, что спит, отвернувшись к сидящим спиной, свернувшись в клубок, закрывшись шубой и покрывалом с головой.
— Вы с Инель много болтаете, — сказал мой господин, — Шиджилл, Инель, конечно, немая, но исписала много листов. Не хочешь рассказать нам что-нибудь?
Бородач пожал плечами. В дрожащем свете костра Бородач казался старым и очень сильно уставшим. Я не видел его глаз, но видел руки, которые тот держал над костром. Девять пальцев Бородача дрожали.
— Нечего рассказывать, — сказал Бородач, повернул руки ладонями вверх, довольно крякнул, поежился, — девочка помнит совсем немного, а то, что помнит, похоже на разобранную мозаику.
— И чего же она к тебе так привязалась?
— Я похож на ее отца, — хмыкнул Бородач.
Инель сидела по правую сторону от него, закутавшись в шубку, из которой торчала лишь голова на тонкой худой шее. Большие светлые глаза бегали по сторонам. Пыталась успеть прочитать все по губам.
— Отца она помнит… а еще кого-нибудь?
— Это допрос? — добродушно отозвался Бородач, — тогда отвечу, мой господин. Инель пишет, что у нее есть родители, только в другом мире, она не помнит в каком. Еще она помнит о брате, но ничего о нем не рассказывает. Кажется, брат ее тоже Странствующий. Я так думаю, он затащил ее в другие миры, да там и оставил.
— Хороший брат. Врагу не пожелаешь.
— Я тоже так думаю. Оставил либо нечаянно, либо нарочно, я не понял. Инель надеется, что он ищет ее, чтобы вернуть домой, но надежды у нее совсем не осталось.
— Что она думает о нас?
Бородач почесал бороду, подкинул в костер хвороста и ответил:
— Ты забываешься, Император. Твоей Империи уже нет, а я не твой подчиненный. Не стоит устраивать допрос, на ночь глядя. Все, что я хочу сказать — будет сказано, а чего не хочу, о том буду молчать. Понятно?
— Если ты не заметил, Ловец, сейчас мы перешли на новый уровень отношений, — произнес Император холодно, — несмотря на свои силы, ты имеешь столько же шансов настигнуть Ловкача, как и мы. И я считаю нужным уточнить, что и ты и девочка-странствующая входят в отряд, который возглавляю я, как император. А я не желаю, чтобы в моем отряде был хоть кто-то, кто не разделяет моих мыслей.
— Она же еще девчонка, — произнесла Алис глухо, не поворачиваясь, — какие у нее могут быть мысли? Давайте спать, у нас целый день впереди.
Император бросил взгляд на Алис, затем повернулся обратно к Бородачу:
— Девочка хочет идти с нами дальше?
— Она хочет идти со мной. Куда пойду я, туда и она, — сказал Бородач и, помолчав, добавил, — она очень сильно привязалась ко мне. Я сам ее привязал, потому что думаю, что она поможет мне в поимке Ловкача. Вот только не могу представить, что я буду с ней делать после всего этого.
— Она пойдет с тобой. Она же умеет прыгать по мирам.
— Я думаю, она не может контролировать свои прыжки… Да я и бы не хотел таскать за собой маленькую девочку. Не на прогулке же.