- Да скажи ты толком, что стряслось, почему его утешать надобно?
- Мхетта у него на руках умерла. Девчоночка махонькая, у которой спинка повреждена была.
- Вай-ваг! Она же вроде на поправку пошла... - растерянно протянул Тартунг. - Вот, значит, оно как. Ладно, пойду погляжу. Не помню я, чтобы Эврих вином злоупотреблял...
Каморка Шайала - старого трактирщика, проникнувшегося к Эвриху дружескими чувствами и едва ли не благоговением после того, как тот, взявшись лечить его внучку, почти полностью избавил её от разрывающего грудь кашля, - располагалась в самой глубине гигантского дома, размеры которого непосвященному невозможно было даже представить. Собственно говоря, это был не один дом, а более полудюжины хижин, соединенных дворами и переходами, примыкавшими к заброшенной в незапамятные времена шахте каменного карьера. В "Доме Шайала" жили многочисленные родичи хозяина, занимавшиеся приготовлением пищи для посетителей трактира, плетением ковров и циновок, изготовлением пальмового вина и рисовой водки; здесь же располагались погреба и складские помещения, где хранились запасы снеди, а также предназначенные для сбыта товары, добываемые гушкаварами не вполне законным путем. Домов, подобных этому, в приречном районе Города Тысячи Храмов было немало, и соратники Аль-Чориль не испытывали недостатка в жилье. Сама же она вместе с Тарагатой и десятком приближенных предпочитала во время наездов в столицу останавливаться у Шайала. По её словам, это было надежное убежище, и, судя по количеству выходов, расположенных в самых неожиданных местах, Шайал и его домочадцы пребывали в постоянной готовности к нашествию незваных гостей. Трактирщик как-то с гордостью сообщил Тартунгу, что городские стражники несколько раз вторгались в его "владения" и уходили несолоно хлебавши.
Поверить в это было нетрудно, ибо за неполные две седмицы пребывания в "Доме Шайала" Тартунг так и не разобрался в его планировке. Стены и перегородки, сделанные из камня, кирпича, досок, стволов бамбука, циновок и натянутой на рамы бумаги, появлялись и исчезали словно по волшебству. Двери возникали в самых неожиданных местах и через день-два пропадали, заставляя юношу искать обходные пути, а сгорбленный временем трактирщик на вопрос, зачем это делается, лишь хитро улыбался и шамкал, что, дескать, жизнь идет, все меняется - чему же тут удивляться.
Пробираясь к каморке Шайала, Тартунг отметил очередные превращения, связанные, вероятно, с вывозом из тайных складов доставленных сюда гушкаварами товаров, и в который уже раз поразился размаху и бесстрашию невзрачного с виду трактирщика. Интересно, как они с Аль-Чориль нашли друг друга? Кто-нибудь из сообщников её со стариком свел? На первый взгляд не слишком-то он подходящая компания для дочери Газахлара, но, если вдуматься, шамкающий хитрец пользуется в столице не меньшим влиянием, чем излеченный Эврихом оксар...
Тартунг не сразу понял, что донесшийся из-за дощатой двери голос принадлежит Эвриху, а распахнув её, убедился, что к арранту, Яргаю и Пахитаку успели присоединиться Аль-Чориль с Тарагатой. Похоже, Афарга была права, гушкавары накачивали его господина рисовой водкой - и весьма преуспели в этом! - с совершенно определенными намерениями, иначе зачем бы сюда пожаловали их предводительницы?
- А, Тартунг! Вовремя пожаловал! - приветствовал юношу аррант, делая безуспешную попытку приподняться с циновки. - Присаживайся к столу, у нас тут оч-чень содержательный разговор завязался.
Слушать бредни подвыпивших мужчин представлялось Тартунгу не слишком приятным занятием, но он не колеблясь принял приглашение Эвриха, полагая, что сейчас тот нуждается в его присутствии и поддержке более чем когда-либо.
- Стрелку из кванге полную чашу! - зычно провозгласил Яргай, Аль-Чориль поморщилась, а Тарагата напомнила Эвриху: - Ты говорил о заморском чародействе, явленном тебе неким великим магом - Тилорном.
- Да-да, вы назвали бы его великим магом, но сам он утверждал, что не понимает чародеев нашего мира, - рассеянно проговорил Эврих, ход мыслей которого был прерван приходом Тартунга. - Он успел научить меня кое-чему, и если бы я был более прилежным и усидчивым...
- Так чему же он научил тебя? - настаивала Тарагата, полагая, что аррант уже достаточно пьян и не станет таиться.
Тартунг пригубил предложенную ему Яргаем чашу, дабы не привлекать к себе внимания отказом, и мысленно усмехнулся. Предводительницы гушкаваров не желали слушать Эвриха трезвого, но готовы были внимать ему после того, как тот выпил полкувшина рисовой водки. Они до сих пор не поняли, что аррант терпеть не может лжи и прибегает к ней крайне неохотно. А это значит, что, даже влив ему в глотку все запасы водки, хранящиеся в "Доме Шайала", они не услышат от него ничего такого, чего он не сказал бы им в трезвом виде.
- Тилорн учил меня помогать своим ближним. Но теперь я понимаю, что не задал ему главного вопроса - зачем? Зачем помогать тем, кто находится на пути к Всеблагому Отцу Созидателю? Вы, как и обитатели Вечной Степи, называете его Великим Духом, саккаремцы - Богиней - Матерью Всего Сущего, соотечественники Тартунга - Наамом, Великим Драконом. Не в названии суть. Так зачем же мешать тем, кто спешит на встречу с ним?.. - вопросил Тарагату Эврих, устремляя на неё затуманенный выпивкой взгляд. - Быть может, палачи и убийцы в самом деле величайшие благодетели рода людского? Кто умер насильственной смертью, будет обласкан Богами. Кого скосила во цвете лет болезнь, придет в их чертоги, не познав тягот старости и неизбежных разочарований, обид и оскорблений. Так к чему становиться на пути этих счастливцев?
- Может быть, надобно помогать не тем, кто умирает, а тем, кто нуждается лишь в облегчении страданий? - глубокомысленно предположил Пахитак. Угощая Эвриха, он не забывал угощаться и сам, а потому ворочал языком с превеликим напряжением. Чувствуя, что силы его на исходе и скоро он утратит возможность принимать участие в разговоре, отважный гушкавар торопился внести в него посильную лепту.
- Ежели страдания очищают душу, то лекарь, исцеляя страждущего, оказывает ему дурную услугу. Зачем же тогда, спрашивается, ученики Богов-Близнецов открыли в Кондаре лечебницу для неимущих? Быть может, прав был мой земляк, написавший: "Человек, любимый Богами, умирает молодым. Блажен, кто, не познав горести жизни и насладившись прекрасным зрелищем солнца, воды, облаков и огня, спешит вернуться туда, откуда пришел, - под руку Отца Созидателя. Проживи хоть два века, все это ты увидишь таким же и никогда не узришь ничего прекраснее. Так зачем скитаться по бесприютному миру, в коем мы всего лишь гости, зачем просить у Всеблагого долгих лет? Дабы сутулиться, дряхлеть и горевать над могилами друзей? Счастливец, уходя первым, пьет чистую воду, оставляя горечь осадка менее удачливым..." - Эврих заглянул в чашу и протянул её Яргаю. - Плесни, почтенный, и скажи, неужто Тилорн ошибся, исцелив меня, Волкодава и многих-многих других?
Никто не спросил его, кто такой Волкодав, ибо Эврих не раз уже рассказывал гушкаварам удивительные истории о своем друге-венне.
- Чародей излечил тебя, чтобы ты мог искупить свои грехи, помогая другим, - заявил Яргай, извлекая из-за спины непочатый кувшин и разливая содержимое его по стоящим на низком столике чашам. - Аль-Чориль, Тарагата!
Под взглядами гушкаваров, Эвриха и Тартунга Аль-Чориль с Тарагатой осушили свои чаши и потянулись к блюду с солеными орешками.
- Выходит, я искупаю свои грехи, оттягивая встречу страждущих со Всеблагим Отцом Созидателем? - удивился Эврих. - Странный и недостойный способ искупления грехов! Я всегда старался вкладывать душу во все, за что бы ни брался, и получал удовольствие от сознания того, что работа выполнена хорошо. Но не заблуждался ли я, занявшись излечением, если это не угодно Отцу Созидателю или Великому Духу?
- К чему эти рассуждения? Ты облегчал людям страдания и раскаиваешься в этом? - не выдержал Тартунг.
- Не понимаю, почему ты считаешь, что наш Великий Дух и аррантский Всеблагой Отец Созидатель - это одно и то же? - Аль-Чориль сделала Яргаю знак не подливать в её чашу, но тот не заметил этого. - Тот, кого вы называете Всеблагим, просто не может существовать. Если он всезнающий, и есть зло, значит, он не всемогущий; если же он всемогущий, и есть зло, значит, он не всезнающий. А если он всезнающий и всемогущий, но зло продолжает существовать, значит, он не всеблагой. Ибо если всеблагой, то откуда зло?