- Вай-ваг, Шайал, почему бы тебе не жениться ещё раз? Ты ж молодец хоть куда! Возьми в жены девчонку! Если девушка замужем за стариком, он становится моложе, а она опытней! - прервали пение арранта крики гушкаваров.
- Э, нет, вторая жена - как подогретая еда, - прошамкал трактирщик. - Что ж вы петь-то Эвриху мешаете, коль сами потешить вас просили?
- Пой, пой! Молчим! А ну-ка рты на запор!.. - разом закричали несколько человек.
- Ого! Так вот о чем Шайал печалится! А вы говорите: жена! Он, по примеру Кешо, о флотилии размечтался! - пробасил Яргай. - Скажи, Шайал, правильно Эврих угадал?
- Правильно, правильно! Я тоже суденышко-другое иметь бы не отказался! Да и дальние страны повидать было бы неплохо! - ответил вместо трактирщика Тохмол - клювоносый, очень высокий и подвижный гушкавар из ближайшего окружения Аль-Чориль.
- Да полно вам, какие такие суденышки? - Трактирщик, явно польщенный посвященной ему песней, принялся яростно протирать застиранным фартуком красные, слезящиеся глаза. - Пусть-ка Эврих лучше про Аль-Чориль споет. Про остальных-то остолопов я и сам могу сказать: помрете, ребята, от рисовой водки, ежели за ум не возьметесь!
- Про Аль-Чориль! Давай, аррант, пой! А коли не по нраву ей придется, мы тебя, так уж и быть, от её гнева обороним! - загалдели гушкавары.
Эврих взглянул на Ильяс, ожидая, как отнесется она к этому предложению.
- Ну что ж, спой. Посмотрим, как тебе удастся угадать, что у меня на душе, - помедлив, согласилась она. - Но только помни, после этого тебе придется спеть о себе самом.
- Спой обо мне, - неожиданно предложила Нганья, и гушкавары как-то разом притихли.
"Вот стерва! - подумала Афарга. - И эта туда же! Тебя же, дохлячка, три года откармливать надобно, прежде чем о тебе хоть слово кому сказать захочется!"
Эврих между тем задумчиво пощипал струны старенькой дибулы и промолвил:
- Спою я о тебе с охотой. Но, чур, без обид, ежели я верно угадал.
- Пой что хочешь, все равно мимо попадешь. - Тарагата гордо вскинула коротко стриженную голову. - Ежели складно получится, с меня бочонок вина. А ежели нет, так уж придется, дружок, тебе раскошелиться.
- Добро. Кто же судьей будет? - поспешил уточнить дотошный Пахитак.
- Ты и будешь. Вместе с Яргаем, - переглянувшись с Аль-Чориль, промолвила её лучшая подруга и помощница.
- Полны ли чаши? - вопросил Эврих, и рубец на его левой щеке стал почему-то вдруг особенно заметен. - За тебя, Тарагата. И не таи на меня зла, коли что не так.
Он ударил по струнам и не пропел, а проговорил хриплым, не своим голосом:
На некоторое время в зале воцарилась тишина, а потом Яргай недовольно провозгласил:
- С тебя, братец, бочонок! Мало того что не складно, так ещё и не весело!
- Да уж! - поддержал его Пахитак. - Этак ты нас в превеликое уныние вгонишь, а Тарагата вызовет тебя драться на кинжалах. И никому-то от твоей смерти ни радости, ни корысти не будет.
- Оставьте его в покое! - неожиданно грубо, с надрывом крикнула из своего угла Тарагата. - Бочонок с меня! Шайал, распорядись. Но про Аль-Чориль ты, аррант, лучше не пой. Ни к чему нам это.
- Тогда пусть про себя споет! Про то, как в вонючих болячках ковыряется! Очень красиво получится! - предложил кто-то из дальнего, погруженного в полутьму угла.
- Почему нет? Про себя тоже могу, - легко согласился Эврих. - Вот только про болячки не обещаю. Пищеварению не способствует. Представьте: выстроится у нужника очередь страждущих - чего в этом хорошего? А кто-нибудь прямо тут осквернится - тогда и вовсе беда.
- Ладно тебе оправдываться, пой! - рассмеялся кто-то позади Тартунга, и тот подумал, что на месте Эвриха ни за что бы не стал петь.
Аррант же ухмыльнулся, тронул струны и запел. Вот только не о себе, а о чем-то совсем ином...
Он пел негромко, но в наступившей тишине каждое слово звучало отчетливо, и Тартунг подумал, что песня эта вполне могла быть посвящена Аль-Чо-риль. Хитроумный аррант и тут остался верен себе. Вооружившись дибулой, он как будто продолжал незаконченный спор, и, судя по тому, как нахмурилась предводительница гушкаваров, она это тоже поняла. И ответить ей было нечем - разве что решится она взять в руки дибулу и запеть.
Эврих умолк, окинул взглядом собравшихся и вновь запел, но на этот раз по-аррантски, так что даже Тартунг, несмотря на полученные уроки, понимал, о чем он поет, с пятого на десятое. Зато предводительницам гушкаваров перевода не требовалось - форани хорошо говорили как по-аррантски, так и по-саккаремски. Вот только Аль-Чориль, слушая Эвриха, улыбалась, хотя и несколько натянутой, вымученной улыбкой, а окаменевшее лицо Тарагаты выражало явное неодобрение.
"Сегодня же накормлю его желтым порошком!" - твердо решила Афарга, искусавшая себе все губы, слушая бесстыдные излияния арранта. Она не сомневалась, что предназначены они Аль-Чориль, и дивилась как наглости Эвриха, так и тупости разбойницы, не понимавшей, кажется, что пакостная эта песня - прямое обращение к ней. Но если уж она сама этого сообразить не может, почему, спрашивается, Тарагата не остановит арранта, не придумавшего ничего лучше, чем объясняться в любви посреди полного гушкаварами зала?