Стоя под дождем, который и не думал униматься, Тартунг с содроганием вспоминал выбитые двери камер и растерзанные трупы стражников, которых в "Птичнике" оказалось значительно больше, чем он предполагал. Глядя на тяжело дышащую Афаргу, он с ужасом думал о том, каково было настатигам Триумвирата сражаться с забывшими о былом миролюбии магами. Теперь он понимал, почему охота на них приняла такие чудовищные размеры, и готов был признать, что у Кешо имелись веские причины желать их поголовного истребления. Более того, окажись он на месте императора...
- Мы не можем здесь больше задерживаться. - Эврих сгорбился, глаза его запали, но теперь он уже не нуждался в поддержке. - Если ты пришла в себя и не желаешь тут больше ничего разнести на куски, пора возвращаться.
- Я изрядно выдохлась и все же с удовольствием запалила бы казарму, раз уж нельзя покончить с "Птичником"! - вызывающе промолвила Афарга.
- Побереги силы для чего-нибудь более полезного, - сухо промолвил аррант и двинулся к аллее, по которой они подбирались к "Птичнику".
Прислушавшись, не донесется ли из него крика или стона, и убедившись, что тюремщики мертвы, а заключенные либо разбежались, либо трусливо забились по углам, не желая воспользоваться дарованной им свободой, Афарга, хищно улыбнувшись, последовала за Эврихом. Тартунг двинулся за ней, нащупывая под плащом кванге и размышляя о том, что отравленные стрелы принесли бы, пожалуй, больше пользы и наделали меньше шума, чем сорвавшаяся с цепи чародейка.
Ему некогда было особенно удивляться обретению Афаргой утраченных по воле Калиуба способностей. Он не понял, как Тразию Пэту удалось освободить её от чар, - все произошло слишком стремительно, слишком неожиданно. Ежели припомнить поведение Афарги, ставшее особенно странным в последнее время, то разгром, учиненный ею в "Птичнике", был естественным выходом распиравших её противоречивых чувств. Непонятно только, следует ли им радоваться её вновь обретенному дару или проклинать его. Если она походя не свернет голову Ильяс и ухитрится отыскать Ульчи - тогда все в порядке. Но сумеет ли она это сделать? Ломать, как известно, не строить. А с Эврихом она, видимо, провела недостаточно времени под одной крышей, чтобы очеловечиться и бросить свои дикарские замашки. Или, вернее, чтобы излечиться от нанесенных ей жизнью обид, пережитых по воле злого рока страданий.
Дождь лил и лил, и это было очень хорошо. Окна в казарме, светившиеся, когда они подходили к "Птичнику", погасли. Там ничего ещё не знали о совершенном на тайное узилище набеге, и это было замечательно. Если Яргая и его товарищей не обнаружили вернувшиеся на свои посты караульщики и они не собьются с пути в погруженных во мрак императорских садах, посланная за ними погоня останется с носом. Только бы у Эвриха хватило сил вывести их к тому месту, где они влезли на стену. А там они сядут в ожидающую их лодку, и попробуй разыщи их...
- Эврих? Ну наконец-то! - Фигура вышедшего им навстречу из караульной беседки Яргая показалась Тартунгу странно скособоченной, и глаза, как выяснилось, не подвели его. - Удачно сходили? А к нам тут гости наведались. Четверо. Спят теперь вечным сном, но, перед тем как угомониться, попортили-таки нам шкуры.
Правая рука Яргая висела на перевязи, у Рутака из-под капюшона была видна окровавленная, прикрывавшая глаз тряпица, Кужаул подволакивал ногу, и лишь Пахитак выглядел невредимым.
- Молодцы, что не дали им поднять тревогу, - сипло похвалил Эврих гушкаваров, и тут только Яргай сообразил, что пришедшие вернулись без чудо-мага, ради вызволения коего и был затеян этот дерзкий поход.
- А где Тразий Пэт? Почему вы возвратились без добычи?
- Эти мерзавцы опаивали его дурманящим зельем, чтобы он не мог колдовать. Тразий умер, когда Эврих пытался привести его в чувство, - ответил за арранта Тартунг, решив до поры до времени о происшедшей с Афаргой перемене не упоминать.
Эврих кинул на юношу благодарный взгляд и скомандовал:
- Возвращаемся. Надобно уносить ноги, пока дворцовая стража не проведала о наших подвигах.
- Значит, вся затея провалилась и мы напрасно сюда заявились? - разочарованно протянул Пахитак.
- Не совсем так. Давайте, однако, поговорим об этом после, когда окажемся в безопасном месте.
Не обращая внимания на протесты заинтригованных гушкаваров, Эврих ступил на мост, и спутникам его не оставалось ничего иного, как последовать за ним.
Они почти не обращали внимания на Афаргу, все ещё воспринимая её как балласт. Она продолжала оставаться для них жертвенным ягненком, которого охотники используют в качестве приманки, жалобное блеянье которой должно привлечь достойного их внимания хищника. Если кто-либо из гушкаваров и заметил отсутствие на шее девушки неснимаемого ошейника - что было сомнительно, - то вряд ли придал этому значение. Но Тартунг знал: из добычи Афарга превратилась в охотника, и горе тому, кто вызовет её гнев или просто неудовольствие. Он видел, с каким наслаждением она выбивала двери камер, расшвыривала оказавшихся на её пути тюремщиков, не тратя на это, кажется, ни малейших усилий. Хотя, с другой стороны, копившаяся в ней сила была не беспредельна, и едва ли она сумеет быстро её восстановить, не обладая ни нужными знаниями, ни необходимым для этого опытом.
Интересно, понимает ли Эврих, что они схватили тигра за хвост и в "Доме Шайала" Афарга будет так же безопасна, как кобра в мышиной норе? Сам юноша ощущал исходящую от чародейки опасность столь явственно, что старался не поворачиваться к ней спиной и не упускать её из виду. Он был начеку и не убирал руку с кванге. Аррант же то ли не разделял его опасений, то ли слишком был потрясен смертью Тразия Пэта и утомлен тщетными попытками исцелить друга. Он шел не оборачиваясь, медленно и упрямо, наклонившись вперед, словно преодолевая напор встречного ветра. Дважды сбивался с пути, но вовремя спохватывался и выводил-таки своих спутников к очередной лестнице, пандусу или подземному ходу, по которым они спускались все ниже и ниже, с террасы на террасу.
Временами аррант останавливался, вглядываясь в силуэты статуй, деревьев и беседок, едва различимые на фоне темно-серого неба, и Яргай тревожно вопрошал его, не заблудились ли они. Эврих мотал головой, беззвучно шевелил губами, загибал пальцы - может, повороты считал, а может, число пройденных шагов - и, оступаясь и оскальзываясь, брел и брел вперед. Тартунг верил, что ежели аррант не свалится от истощения сил, то выведет их из императорских садов, напоминавших ему теперь хитрую ловушку, и все же временами его тоже охватывали сомнения. Этой вот вазы, в которую можно уложить трех человек, они явно не видели по пути к "Птичнику". Не проходили они и под сводами каменной арки, украшенной мордами пренеприятней-ших тварей, которых разве что в скверном сне можно увидать. А потом глаз вдруг различал памятный силуэт круглой беседки, обильно увитой плющом, бронзовую наездницу на вздыбленном коне, чьи волосы сливались с гривой и напоминали знамя...
Обратный путь кажется обычно короче, однако на этот раз у Тартунга создалось впечатление, что от "Птичника" они добирались вдвое дольше, чем шли до него, и при виде знакомой пихтовой аллеи, с которой началось их путешествие по императорским садам, он ощутил не только радость, но и непривычную слабость в ногах. Гушкавары радостно загалдели, сбросили веревку, и Пахитак первый скользнул по ней к подножию стены.
- Гляньте-ка, дождь-то кончился! И посветлело вроде, звезды высыпали! - Рутак оглянулся по сторонам с таким удивлением, точно дождь лил в Городе Тысячи Храмов весь год, не переставая. - Я даже валуны могу разглядеть, между которыми мы лодку спрятали!
Небо на севере и правда просветлело благодаря проглянувшим звездам, но любоваться открывшимся видом у Тартунга не было ни сил, ни желания. Вероятно, Эврих выкачал из него немало энергии ради оживления Тразия, и теперь это стало особенно ощутимо. А ведь надобно было ещё помочь спуститься раненым, да и аррант двигался все медленнее и неувереннее, как охмелевшая черепаха. Проведя гушкаваров через императорские сады, он исчерпал свои возможности, и хорошо хоть ещё не ослеп, хотя и тер кулаками глаза, словно невыспавшийся ребенок.