— Хорошо. Ребята, вы слышали!
— И трупы заберите, — со вздохом приказал сильный голос.
Но тут Кади выдвинул из угла винтовку и половину своего лица. К передним позициям неспешно шёл человек в маске, а стрелки начали уже было хвататься за ноги или руки своих мёртвых товарищей. Один из стрелков вдруг увидел, как из тьмы на него смотрели дуло автомата и сверкающий, похожий на кошачий, только серый, глаз.
— Ма… — не успев что-либо сказать, его жизнь в мгновение оборвалась под громкий звук выстрела, который его оглохшие от стрельбы уши едва услышали.
Пройдя веером по позициям, Кади убил и ранил ещё четверых. Оставшихся двоих прикрыл собой человек с уже обнажённым эстоком. Пули всё так же столкнулись с невидимым препятствием, но одна из пуль повела себя очень странно — вместо того, чтобы отрикошетить, она разрушилась, а её небольшие фрагменты ударились о броню мечника.
«Уязвим», — слегка обрадовался Кади, после чего опять спрятался и отстегнул не до конца израсходованный магазин.
— Бросайте и бегите! — сказал, видимо, мечник.
В его голосе читались злость и досада.
«Ну, потанцуем», — подумал Кади, закончив перезарядку.
Выбежав в проход, Кади прицелился перед собой, но там никого не было. Периферическим зрением заметил слева слабое мерцание. Клинок эстока, наполненный маной, летел ему в подмышку, но резко повернувшись на месте, он увернулся от выпада. Два человека в масках посмотрели друг другу в глаза, которые не показывали никаких эмоций.
Пока мечник одёргивал эсток, чтобы сделать второй выпад, Каргадель перехватил автомат и со всей силы ударил того прямо в лоб маски прикладом. Слегка потеряв равновесие, мечник по инерции отошёл на пару шагов, но не упал. Но этого времени Кади хватило, чтобы опять перехватить винтовку и нацелится на мечника. Пять пуль отправились в сторону мечника, но тот поставил руку перед собой и все пули вновь отрикошетили.
«Гад, усилил защиту. А я ведь только бронебойные зарядил!» — сокрушился Кади, вбегая в комнату, по краям которой лежали трупы.
Мечник же, перехватив эсток, сделал сильный топающий шаг к Кади, отчего тот почувствовал себя странно. На секунду у него появилось чувство близкой смерти, что парализовало бы его на эту самую секунду, но Кади уже пережил одну и теперь справиться с подобным было гораздо легче.
Мечник сорвался с места и в одно мгновение разорвал дистанцию, сделав выпад в сторону Кади. Последний же, не найдя ничего лучше, попытался отбить удар автоматом, что ему частично удалось. Зачарованный эсток пробил автомат насквозь, как и нагрудник Каргаделя. Острое лезвие погрузилось в его плоть, остановившись где-то в трёх сантиметрах от сердечной сумки.
— Я думал, ты будешь искуснее, безликий! — крикнул мечник, видимо, заранее празднуя свою победу.
«Хер тебе!» — подумал Кади и, сжав зубы, повернул автомат против часовой стрелки.
И ему удалось — лезвие закрутилось под силой рычага, и после звонкого щелчка рукоять и торчащая часть эстока осталась в руках мечника.
— Даже так, я поразил твоё сердце. Будешь знать, как вставать передо мной.
«А уверенность этого парня не знает границ, — подумал Кади, осев на землю. — Но без гиблоцвета я не пробьюсь через защиту, а он даже без оружия опасен. Лучше поддержать его иллюзию победы».
Изобразив, что умирает, Кади навалился телом на свой автомат, быстро выбрав место с кучей трупов, откуда его будет тяжело достать.
— Господин, уходим! — вдруг сказал один из стрелков, вернувшись из туннеля.
— Погоди, мне надо…
— Нет времени, стража уже на подъезде.
— А-а-а-ах, к чёрту, — с досадой сказал он и убежал в сторону туннеля.
Дождавшись, когда в помещении стало тихо, Кади немедленно встал с места и быстро побежал из помещения. Добежав до укрытия Аргона, он пару раз похлопал в ладоши и побежал дальше, чувствуя, что тот следует за ним.
***
«Почему его оружие было скорострельным? Это ведь не патрон саанитов, но с чего…» — размышлял молодого вида парень, которому вот-вот должно исполниться двадцать три и он, наконец, завершит своё обучение магического мечника.
Тусклый свет ночных фонарей с трудом пробивался в окна его кареты, но даже этого хватало, чтобы осветить держащуюся в дрожащих руках гильзу. Маска свиристели лежала рядом с ним, подрагивая в такт карете, открыв довольно обеспокоенное лицо.
Наличие небольшой щетины выдавало в нём неряху, но даже она придавала ему больше шарма, нежели отбирала его. Широкий разрез глаз и густые брови, одна из которых была рассечена вдоль, преподносили его как очень доброго человека, особенно когда он пытался быть таким. Единственное ухоженное место на его голове было волосами, так как он успел перед отъездом расчесаться, дабы не вызывать подозрения у близких.