— Филипп Евгеньевич, — закурил сигару канцлер, выпуская клубы дыма перед собой. — В ваших словах есть смысл.
— Вот! Вот и я про то, — забасил на весь кабинет Анатолий Васильевич. — А если этот гад напишет про нас в этой вшивой газетёнки, что это мы предатели, что свои же войска сдаём османам, дабы, те за нас грязную работу чистыми нитками выполнили.
— Да полно вам господа, — ухмыльнулся канцлер, поудобней усевшись в кресле. — Если Романин мог бы так написать, то написал бы уже. А таким способом, он как мне кажется, набивает себе цену перед приездом в Петербург. Доказательств у него нет и быть не может господа. Такими писульками, только сброд на базаре развлекать и не более того. Отвлечь общество он хочет, от блудливой дочки своей. Да и, чего греха таить. Эта его выходка нам на руку. Романин сам народу сказал, что предатель есть. Только вот предателем окажется он сам. Его дочь османской шпионкой, что собирала информацию внутри страны, а мы с вами господа. — Встал из-за стола Владимир Михайлович, поднимая, словно в тосте бокал с коньяком. — Сможем на законном праве распустить как Романовский полк, так и это ополчение. Здесь уж дорогой мой генерал. Можно будет и полки подвести и на каторге гноить неугодных солдафонов, как вы и хотели по первой. Надо только пару тройку дней потерпеть. Пока в народе укоренится мысль, что есть некий шпион. Тогда и призыв на службу оставшихся неугодных аристократов будет на этом фоне уместен и оправдан.
Субботний вечер, переходящий в ночь в Петербурге, разразился ураганом и проливным дождём, а с неба, то и дело срывались раскаты грома и молнии, что озаряли на краткие моменты городские улицы, погруженные во тьму, что тщетно пытались освещать фонари и вывески разношёрстных заведений.
Редкие экипажи колесили по абсолютно пустым мостовым, что начинали напоминать мелкие реки, а фонари вдоль тротуаров, то и дело гасли залитые водой, погружая ещё больше во мрак и улицы Петербурга.
Под очередной мощный раскат грома и ослепительный блеск молнии, в небе появился на краткий миг вспышки чёрный ворон, что летел под ураганным ветром и проливным дождём.
Птица, что, словно не испытывая противостояния разыгравшейся стихии, сделала вираж над крышей главной царской канцелярии, и приземлившись на здание под козырёк каминной трубы, пала камнем в дымоход.
В тёмной комнате, где расположился средних размеров камин, в кресле дремал один из охранников здания, что недавно завалился сюда, дабы отдохнуть.
До ушей усатого мужчины за тридцать донеслись тихие шуршащие звуки, что шли из камина.
Охранник, открыв глаза, уставился на каменную арку портала, из которой вырвалось небольшое облачко сажи и, на краткий миг проявился мокрая птица, напоминающая ворона.
— Что за чёрт? — Только и успел спросонья удивлённо произнести охранник, распахивая от удивления глаза, как увидел перед собой силуэт мужчины и два красных глаза, после чего повалился без чувств обратно в кресло.
В темноте комнаты главной царской канцелярии рядом с креслом, в котором развалился в нелепой позе охранник, стоял молодой мужчина, поправляя высокий ворот мокрого пальто.
— Больше двух лет ведь уже прошло, — улыбнулся Григорий сам себе, делая шаг к двери. — Как я впервые хотел проникнуть в тайную царскую канцелярию.
Глава 23
Мой ход господа
Среда в Петербурге выдалась пасмурной. Мелкий дождь, начавшийся с самого утра, то и дело начинал моросить, давая людям только краткие передышки.
Но, не смотря на промозглую ветреную погоду, город гудел как разворошённый осиный улей.
Центральная газета империи вышла утренним выпуском с ошеломляющей новостью, что сотрясла Петербург. Издание несло просто ужасающее для народа послание. Князь имперской крови Романин Роман Алексеевич, может оказаться предателем родины, что вступил в сговор с врагом, дабы заманить имперские полки в якобы освобождаемую Молдавию, где бы их поджидали армии неприятеля. В связи с такой информацией, Романин и Оражен должны на время разбирательства, сложить все полномочия, а его полк и Ораженское ополчение обязано сложить оружие и перейти под стражу командующего второй армией князя Анатолия Васильевича Бултолова.
После этой новости, у особняка Романиных в Петербурге появились полицейские, что оцепили дом на время расследования.
В одном же из императорских дворцов, вечером должен был собраться весь свет имперской аристократии, и на этом званом вечере ожидалось выступление канцлера.
Часы пробили два часа дня, когда Александра, чуть отодвинув тяжёлую штору, смотрела из своего окна на улицу, где за забором стояли полицейские, что оцепили особняк, а перед самым окном на ветки сидел ворон.
Опухшие от слёз глаза, вновь наполнялись слезами, отчего княжна отошла от окна и села на пол у изножья кровати, и обняла руками колени, что подтянула к груди.
Горячие слёзы впитывались в подол платья, а в груди холодной костлявой рукой сжималось сердце от безысходности.
Александра уже даже не понимала, сколько дней прошло с того момента, как её придали позору, что нельзя было смыть. Общество аристократов буквально устроило травлю, как голодная стая, что истекала слюной и ядом в предвкушении добычи, что была ими загнана в угол.
В придачу ко всему этому брат Александры был сильно избит и вызван на дуэль, которая могла состояться по имперским правилам аристократов, после разрешения на сатисфакцию от совета, а что это случится, Александра не сомневалась.
Даже родные стены не могли укрыть Александру от нападок в её сторону. Ведь на третьи сутки после обвинений в бесчестье, дом княжны имперской крови также подвергся нападкам. Неизвестные личности исписывали каменные колонны забора оскорблениями.
А теперь стало ещё хуже. Отца Александры обвинили в подозрении предательства, и их с братом посадили под домашний арест, ожидать хода расследования.
Александра сидела у кровати, и её накрывали волны безысходности и отчаяния. Она неосознанно постоянно возвращалась в свои воспоминания о званом вечере, где ей вынесли жестокий приговор.
Слова Анастасии Полозовой и её подруг, преследовали Александру постоянно, разрывая душу на части.
И вот сейчас находясь в тёмной комнате, куда не практически пускали свет тяжёлые шторы, что были только слегка отдёрнуты, Александра вновь настигли те самые слова:
— «Держись подальше от Григория. Не смей позорить его своим присутствием. Да Григорий на пушечный выстрел сам не подойдёт к этой княжне».
Чужие женские голоса звучали набатом в голове Александры, отчего она зарыдала навзрыд, утыкаясь лицом в колени, сжимая руками платье.
Внезапно Романина вскинула залитое слезами лицо и сжала до скрипа зубы.
Враги, что опорочили Александру. Что хотят навредить отцу и её любимому, обвинив в измене, не смогут использовать её в своих кознях. Пусть она не сможет отвести полностью угрозу от отца, но от Григория сможет. Если её не станет, то и манипулировать ей во вред Григорию враги не смогут.
Александра попыталась утереть слёзы, что не желали прекращать течь и, засунула руку под кровать, нащупывая рукоять ножа.
Стоило холодному оружию очутиться в ладони княжны, как из её глаз ещё сильнее потекли слёзы, а руки предательски задрожали.
Александра вновь обняла ноги, подтягивая их к груди, утыкаясь лицом в колени. В груди Романиной бушевала решимость, что сливалась со страхом и обречённостью, а перед глазами всплывали образы Григория и отца.
За своими мыслями и чувствами Александра не услышала, как дверь в комнату открылась.
Горячие слёзы все текли по лицу молодой аристократки, а дрожащая рука, что сжимала нож, сжала рукоять ещё сильнее, а свободная от оружия рука Александры сжалась в кулак, поворачиваясь тыльной стороной вверх.
Княжна всхлипнула, откидывая последние сомнения, и в этот момент на подготовленную для лезвия ножа руку, легла ладонь.