Верхний этаж, до которого мы наконец-то поднялись – лишь благодаря тренировкам лорда Эрко я одолела весь путь без запинки, - чем-то напоминал нашу портретную галерею, столь же пустынный и темный. Кстати, здесь тоже были портреты. Я не особенно старалась скрыть интерес, в конце концов, Агген, вероятно, тоже было бы интересно. У одного из портретов я даже замедлила шаг – на портрете были изображены мальчик и девочка, светловолосые и очень похожие друг на друга. Дрейко словно почувствовал мое отсутствие и обернулся.
- Это мой отец, - тихо сказал он, - со своей сестрицей, будь она неладна.
Я не стала спрашивать, чем не угодила юноше его тетка – умное узкое лицо девочки не казалось мне, как пишут в романах, «отягченным печатью порока». Неожиданно я подумала, что где-то видела женщину, похожую на нее. Одна Дрейко отвлек меня от копания в собственной памяти, без предупреждения схватив за руку, останавливаясь перед незаметной на первый взгляд деревянной дверью.
- Есть причина, по которой я не могу на тебе жениться, - тихо сказал мастер Дрейко. – И дело тут не в моей невесте, и не в твоем женихе, и даже не в наших родителях. Ты знаешь, что такое завет?
Я покачала головой. Само по себе слово было простым, но объяснить значение я бы не смогла.
- По указу короля Апиро, дедушки ныне здравствующего Ариго, каждый пребывающий в здравом уме и твердой памяти старший из рода может указать наследника своего имущества и земель рода на специальном бланке с королевской печатью в присутствии свидетелей, это называется завещанием.
Я кивнула. Об этом я знала. Ситуации, когда завещание нарушало традиционные нормы наследования, были крайне редки, но случались.
- В случае с заветом все немного иначе, - Дрейко положил руку на ручку двери, - Завет – это форма магического завещания. Старший из рода может наложить некое… требование на наследников крови. И здесь речь не идет о риске потери имущества и земель. Это кровное проклятие, Агги. Родовое кровное проклятие, цена которому – жизнь. Никто, кроме создавшего завет, не может его снять, а иногда он не снимается даже после смерти создателя. В нашем роду старшей из рода уже несколько десятилетий была моя бабушка. Она…тяжело больна, практически не встает и…ее сознание замутнено безумием. Я не знаю, почему она сделала это. Мы даже не можем ее спросить! – Дрейко взглянул на меня с отчаянием и открыл дверь.
После столь долгих предисловий и разговоров о проклятиях я ожидала увидеть убранство ведьминской хижины. Но мы попали в чистый пустой кабинет, практически посередине которого стоял массивный деревянный стол. На полу лежал ковер строгой бордово-коричневой расцветки, вдоль стен – стеллажи с книгами, несколько стульев, тоже массивных. На столе чернильница с перьями. Я вопросительно обернулась к мастеру – он подошел к столу и, присев на корточки, стал сражаться с замочком на одном из внутренних ящиков. Я подошла поближе. Идеально чистый и готовый к работе на первый взгляд кабинет при более близком рассмотрении оказался покрыт пылью, чернила в чернильнице давно и безнадежно высохли, документы, лежащие на столе в идеальном порядке, пожелтели. Мне стало не по себе.
Наконец, Дрейко открыл ящик и вытащил самый настоящий пергаментный сверток – хрупкий, хрусткий свиток темной и старой на вид бумаги, осторожно развернул на столе – буквы были самыми обычными, разве что слишком ровными, словно писал специально обученный каллиграф – такие были на королевской службе, ну а все остальные писали кто во что горазд.
- Читай, - просто сказал мастер Дрейко.
Я вчитывалась в короткий текст снова и снова. Не то что бы была удивлена или обескуражена, скорее, никак не могла уловить некую простую и в то же время важную мысль.
Глава 34.
Внезапно распахнулась дверь – не та, через которую вошли мы с Дрейко, другая, незаметная, маленькая узкая дверь в стене между двумя стеллажами. Распахнулась резко, словно человек, стоявший за ней, пнул ее ногой. И в кабинет вошла женщина.
Меня непроизвольно передернуло. Женщина была стара и больна, скрюченная почти под прямым углом, она опиралась на диковинную деревянную конструкцию, напоминающую табурет без сидения на длинных ножках. Длинные желтовато-серые волосы спускались по вдоль ее лица почти до самого пола. Белое одеяние – не то платье, не то плащ, - чистое и свежее, но когда она подняла до этого направленное в пол лицо, я чуть не вскрикнула, так как кожа пожилой леди была покрыта какими-то струпьями, язвами, ранками, влажно поблескивающая красно-серая кровавая маска, на которой выделялись глаза, удивительно юные и живые.