— Перед Святыми Дарами, — подсказал Келсон, бросая взгляд на епископов. Он заметил интерес Вольфрама.
— Да.
— И вы в самом деле встретились? И вы в самом деле обменялись клятвами, которые посчитали связующими?
— Да.
— Спасибо, — Келсон протянул свободную руку к брови Дункана и провел по ней, прилагая усилия, чтобы избежать встречи с глазами Вольфрама.
— А теперь закрой глаза, Дункан. Закрой глаза и погрузись в воспоминания о той ночи. Через мгновение я попрошу тебя вспомнить, какие точно слова вы с Маризой сказали друг другу. Ты готов?
Дункан подчинился, закрывая глаза, а потом кивнул. Он выглядел сонным. Келсон легко нажал кончиками пальцев одной руки на закрытые веки и не встретил сопротивления, затем его рука опустилась по рукаву Дункана и так там и осталась. Другая все еще держала расслабленное запястье. Только после этого он вновь посмотрел на епископов.
Арилан, точно знавший, что делает Келсон и насколько все это в стиле Дерини, осторожно поднес руку ко рту, чтобы скрыть от Вольфрама легкую улыбку. Кардиель сидел в напряжении. Он был зачарован, как и обычно, когда наблюдал за работой короля. Вольфрам казался встревоженным, но этого и следовало ожидать. Он слегка вздрогнул, когда Келсон кивнул ему и намеренно посмотрел на пассивное, повернутое вверх лицо Дункана.
— Он говорит правду так, как ее помнит, — мягко произнес король. — Не было никакого сопротивления и даже намека на обман. Я не сомневаюсь: они с Маризой на самом деле обменялись брачными клятвами. Есть необходимость продолжать?
— А это… не повредит ему? — спросил Вольфрам.
— Нет, хотя, как он и говорил, сила этих воспоминаний может вызывать неловкость. В некотором роде он будет заново переживать случившееся.
Вольфрам сглотнул.
— Я… не хочу, чтобы он впал в отчаяние, сир, но я хотел бы услышать произнесенные слова. Слова могут подтвердить намерения.
— Хорошо, — Келсон вздохнул и снова обратил свое внимание на Дункана, который покорно сидел, готовый к процедуре. — Дункан, я хочу, чтобы ты вернулся к той ночи, когда вы с Маризой обменялись клятвами. Вспомни часовню в Кулди. Тебе пятнадцать лет, сейчас полночь. Мариза пришла к тебе?
— Да, — выдохнул Дункан.
— И что вы сказали друг другу — если вообще что-то сказали?
— Мы преклонили колена перед Святыми Дарами, — прошептал Дункан. — Я взял ее руку в свои и произнес клятву. «Перед Тобой, как Верховным Свидетелем, Господи, произношу я эту торжественную клятву: я беру эту женщину, Маризу, в законные жены, и буду верен ей, пока смерть не разлучит нас».
Его свободная рука поднялась к левому плечу, затем опустилась назад, когда он продолжил говорить.
— «Я вручаю тебе этот знак моей любви и беру тебя в жены и таким образом клянусь тебе в верности».
— И что ты ей вручил? — мягко спросил Келсон.
— Серебряную брошь-застежку для плаща, сделанную в форме головы спящего льва.
— Понятно. А что она сказала тебе?
Келсон чувствовал, как ладони Дункана дрожат у него под руками, но то была дрожь эмоций, а не сопротивление допросу.
— «Я беру тебя в мужья и вручаю тебе этот знак моей любви и таким образом клянусь тебе в верности».
— А она дала тебе?..
— Кристалл… гладкий, оттого что долго пролежал на дне реки. В нем была просверлена дырочка, чтобы продеть ремешок, — ответил Дункан, с трудом сглатывая. — Он был… все еще теплым от ее тела, когда она надела его мне на шею. И он пах ее духами.
— Успокойся, — прошептал Келсон, слегка качая головой. — Я знаю, как тебе это тяжело.
Но ему удалось уловить что-то еще, что, как он знал, Дункан никогда не говорил даже своему духовнику. Это было очень личным для Дункана, но не особо важно само по себе. Тем не менее это определенно усилит ценность показаний.
— Расскажи мне, что произошло дальше, Дункан, — прошептал он. — Перед тем, как покинуть часовню, вы сделали что-то еще. Что это было?
Дункан сделал глубокий вдох, а потом с шумом выдохнул, прилагая видимые усилия, чтобы расслабиться.
— Мы знали, что бракосочетание — это таинство и что двое людей во время него обмениваются священными клятвами. Мы также знали, что совершение нами самими этого таинства… не укладывается в принятые рамки. Но мы хотели сделать бракосочетание особенным и священным — так, как могли, без священника. И я… поднялся на алтарь и… взял дароносицу из дарохранительницы.
— А разве она не была заперта? — пробормотал Вольфрам.