- Конечно, - сказал Сорокин. - Сейчас еду.
Положив трубку, он взял со стола пачку сигарет и заглянул вовнутрь. В картонной пачке сиротливо болталась одна-единственная сигарета. Сорокин снова вздохнул, сунул сигарету в зубы и чиркнул зажигалкой.
По дороге домой он велел шоферу остановиться у табачного киоска, вышел и купил пачку "Мальборо". Здесь же, у киоска, он содрал с пачки целлофановую обертку, вынул сразу шесть сигарет и спрятал их в карман пальто. Пачку он положил в другой карман и вернулся в машину, несколько успокоившись по поводу того, что скажет госпоже полковнице. Наблюдавший за этими маневрами водитель сдержал понимающую улыбку. В другое время он непременно отпустил бы шутливое замечание, но сейчас, судя по выражению лица полковника, момент для шуток был самый неподходящий.
На светофоре включился желтый сигнал, и машина с Сорокиным рванулась с места и растворилась в городских огнях, с плеском разбрызгивая колесами талую коричневую жижу.
Глава 2
Черная полковничья "Волга" с торчавшей на крыше длинной гибкой антенной радиотелефона плавно затормозила у тротуара. Водитель давил на педаль тормоза так нежно, словно между ней и его подошвой лежало сырое куриное яйцо, но машина все равно прошла юзом не меньше метра, с неприятным мокрым шорохом скользя по бурой снеговой каше. Сидевший сзади полковник недовольно поморщился, но промолчал: ничего страшного не произошло, а манеру срывать свое дурное настроение на подчиненных он считал хамской и недостойной цивилизованного человека затеей.
- Вас подождать? - спросил водитель, обращаясь к зеркальцу заднего вида.
- Даже не знаю, - после короткой паузы, во время которой он недовольно жевал губами, медленно ответил полковник. - Ну, подожди минут десять... А в общем-то, не стоит, наверное. Отправляйся в гараж. Если что - доберусь домой на такси.
Этот расплывчатый, не слишком уверенный ответ был настолько не в духе полковника, что водитель даже не отважился еще на одну реплику. А уж о том, чтобы спорить или вылезать с какими-то своими инициативами, не могло быть и речи: водитель знал своего патрона не первый год и отлично видел, что любое неосторожное слово может тронуть с места лавину полковничьего раздражения. Конечно, потом успокоившийся и устыдившийся полковник непременно выкопает похороненного под этой лавиной подчиненного, отряхнет ему одежду, похлопает по плечу и даже извинится, но кому от этого станет легче? Пусть уж лучше чудит по своему усмотрению...
Водитель полковничьей "Волги" хорошо знал дом, возле которого ему приказали остановить машину. Это да еще предательское позвякивание, периодически доносившееся из лежавшего рядом с полковником кейса, позволяло предположить, каким именно образом намерен сегодня отдыхать полковник. "Что ж, - решил водитель, - все мы люди, все мы человеки - от генерала до рядового. Ничто человеческое нам не чуждо - по крайней мере, до тех пор, пока здоровье позволяет. И разве есть лучший способ снятия стресса, чем выпитая в хорошей компании бутылочка?"
Его так и подмывало поделиться с полковником своими соображениями по этому поводу, но он молчал, твердо зная, что слово - серебро, а молчание золото. Тем более что некстати оброненное слово в данном случае могло обернуться вовсе не серебром.
Полковник распахнул дверцу и, прихватив кейс, выбрался из машины. Пола его длинного черного плаща при этом проехалась по густо забрызганному дорожной грязью крылу автомобиля.
- Черт подери, - проворчал полковник, безуспешно пытаясь стереть грязное пятно тонкой кожаной перчаткой. - Что за свинство, в самом деле? Неужели нельзя было помыть машину?
- Утром, - лаконично отозвался водитель, решив выбрать из двух зол наименьшее и все-таки подать голос.
- Что - утром?
- Утром мыл, - со вздохом сказал шофер, отлично зная, что последует дальше. - В восемь ноль-ноль.
- А сейчас сколько времени? - как по-писаному, спросил полковник.
Водитель, которому оставалось только покориться жестокой судьбе, бросил короткий взгляд на вмонтированные в приборную панель часы и отрапортовал:
- Шестнадцать сорок три.
- Вот именно, - еще злее сказал полковник, окончательно раздражаясь из-за собственной не правоты.
- Так погода какая, - плачущим голосом заныл водитель. - Сколько ни мой, все равно через два метра то же самое...
- Естественно, - саркастически проворчал полковник, - погода... У нас всегда и во всем виновата погода. Просто не страна, а сборище климатических аномалий.
- А я тут при чем? - обиделся водитель.
- А тут все ни при чем, - сказал полковник. - Все сидят по уши в дерьме и разводят руками: что это, дескать, за напасть такая?
- Точно, - пошел в контратаку водитель. - Вот и я думаю: и что это за напасть?
Полковник немного помолчал, стоя над открытой дверцей и переваривая это заявление.
- Поговори у меня! - выдавил он наконец. - Я смотрю, наш гараж пора переименовывать в филармонию. Сплошные артисты разговорного жанра, а машину помыть некому.
Оставив таким образом за собой последнее слово, он с лязгом захлопнул дверцу и, повернувшись к машине спиной, решительно зашагал к узкой арке, которая вела во двор старого дома на Малой Грузинской. Снежная каша разлеталась из-под ног серыми брызгами, сырой промозглый ветер шевелил короткие, уже начавшие заметно седеть волосы на гордо вскинутой голове. Полковник чувствовал себя далеко не лучшим образом, и глупая пере-г палка с водителем не способствовала улучшению самочувствия.
"Погода и в самом деле дерьмо, - думал он, сворачивая в арку. - Не стоило набрасываться на водителя... А, к черту! Кто на него набрасывался? Если бы я на него действительно набросился, он бы костей не собрал. Подумаешь, слегка намылил шею... Настоящий начальник должен быть как орел из легенды о Прометее, то есть регулярно налетать на подчиненного и клевать его печень... А, будь проклят этот Забродов с его дурацкими афоризмами! Еще один клоун на мою голову. Сейчас непременно начнет приставать со своими подколками..."
Знакомого оливково-зеленого "Лендровера" на привычном месте почему-то не оказалось. Полковник Мещеряков удивленно приподнял бровь и недовольно нахмурился. Илларион по телефону сказал, что будет дома. Но где же в таком случае его машина? Неужели уехал?
"Ну и денек, - подумал полковник. - А я свою машину отпустил... Собственно, может, это и к лучшему. Нашел, кому жаловаться на жизнь Забродову! Илларион таких вещей не признает в принципе. Если он решит, что кто-то из его друзей нуждается в помощи, то он ее, эту помощь, обязательно окажет - советом, или деньгами, или более радикальными методами... Но плакаться ему в жилетку бесполезно. Не поймет. Да еще и на смех поднимет. И, что самое неприятное, будет при этом прав на сто процентов. Сам он никогда и никому не жалуется, просто не умеет. Конечно, спецназ ГРУ - не институт благородных девиц, там слабонервных не держат. А Илларион - не просто спецназовец. Он - инструктор спецназа, пускай себе и бывший. В нашем деле, как верно заметил какой-то безымянный гений, бывших не бывает".
Размышляя подобным образом, полковник по инерции продолжал твердо шагать вперед. Уже в подъезде он вспомнил про мобильный телефон, но махнул рукой: ему оставалось всего-навсего несколько лестничных маршей - плевое дело для зрелого мужчины в приличной физической форме. "А для кабинетного работника, - вдруг ехидно произнес у него в мозгу посторонний голос, подозрительно похожий на голос Забродова, - такой подъем может послужить неплохой зарядкой. Просто для профилактики, чтобы седалище ненароком не сделалось шире плеч..."
- Мерзавец, - выругался полковник, сам не понимая, кого конкретно имел в виду - себя или Забродова, без спроса поселившегося у него в голове.
Он поднялся на пятый этаж и по привычке забарабанил в дверь кулаком, хотя Илларион давным-давно установил звонок - по его, Андрея Мещерякова, настоянию, между прочим. Спохватившись, полковник перестал стучать и ткнул пальцем в кнопку.