В волнении он вскочил с раскладушки и принялся расхаживать по квартире. Пепел падал с зажатой в зубах сигареты, оседая на одежде, как крупная перхоть. Еда! Если быть честным перед самим собой, то и дома, в холодильнике, настоящей еды осталось не много. Он не выходил на охоту с момента ареста Козинцева, а аппетит у него всегда был отменный. И потом, нельзя же вечно прятаться! Пока он сидит здесь, пуская голодные слюни и дрожа от унизительного страха, гончие псы идут по его следу. В последнее время они как-то неожиданно поумнели, и, если не принять срочных мер, его убежище скоро будет обнаружено.
Владимир Эдгарович бросил на пол окурок, растер его подошвой и немедленно полез в пачку за следующей сигаретой. Новая мысль пронзила его воспаленный мозг, и он замер на месте, глядя в пространство невидящим взглядом.
Ошибка! Он совершил непростительную ошибку, поддавшись панике и спрятавшись в этой крысиной норе, как улитка в раковине. Нужно было действовать! Нужно было сразу же, не откладывая в долгий ящик, определить круг лиц, которые могли знать или хотя бы догадываться о его второй жизни. Надо было заставить их замолчать. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Пятнов был единственным, кто мог его выдать, и он благополучно выбыл из игры. Кто еще? Конечно же, этот его туповатый приятель со странным прозвищем - Тюха, кажется. Он чуть было не погиб вместе с Пятым, но ему повезло. Дуракам всегда везет, но это не может продолжаться вечно. Наверное, этот Тюха уже пришел в сознание. Неизвестно, рассказывал ли ему Пятнов о своей роли в аресте Козинцева, но для пользы дела лучше предположить, что Тюхе все известно. Он может сам не осознавать важности имеющейся у него информации, но ловкий следователь выудит ее в два счета. Поэтому Тюха должен быть внесен в черный список под номером первым.
Далее по праву должен идти этот мерзавец, этот фальшивый сумасшедший, этот плагиатор, шпик, дешевый клоун - Козинцев. Вернее, даже не Козинцев, а.., как же его?
Он полез в задний карман брюк и вынул оттуда мятую бумажку, на которой убористым старушечьим почерком были записаны имя, номер телефона и адрес странного знакомого букиниста Пигулевского. Забродов! Историк литературы, имеющий знакомства в милицейских кругах... Ха-ха! Видали мы таких историков. Небось, кроме детективов карманного формата, сроду ничего не читал. Ну, и еще уголовный кодекс с комментариями. Историк! Кстати, Пятнов со слов своего придурковатого приятеля Тюхи рассказывал, что дерется этот историк будь здоров и что реакция у него как у накачанной адреналином кошки. Значит, привычными методами с ним не справишься. Придется придумывать что-то новенькое, предназначенное специально для него, эксклюзивное, как теперь говорят.
Кстати, добраться до Тюхи тоже будет непросто. Больница, медицинские сестры, часы для посещения, соседи по палате... Впрочем, как раз все это не так уж страшно. Можно даже не входить в палату. Можно послать ему передачу, какие-нибудь апельсины или персики, нашпигованные крысиным ядом, а еще лучше - мышьяком. Или это одно и то же? Господи, да какая, в сущности, разница! Все равно взять яд негде. И потом, это все-таки больница. А вдруг откачают?
Ерунда. Нечего выдумывать сложности, нечего запугивать себя опасностями, которых, вполне возможно, на самом деле не существует. Нужно пойти в больницу, осмотреться на местности, выбрать подходящий момент и убить. Просто убить, без затей и ритуальных плясок. Он долго изучал анатомию, долго тренировался на трупах своих жертв, а потом проверил и отточил удар на нескольких людях, которые еще были живы. Он знал, куда и как нужно ударить, чтобы десятисантиметровое лезвие перочинного ножа в мгновение ока отправило грешную душу в дальний путь.
"Все просто, - сказал он себе. - Нужны всего-навсего решимость, точный глазомер, твердая рука и стальные нервы. Нужно просто присесть у постели больного, поинтересоваться его здоровьем и сделать одно-единственное отработанное движение рукой - легкое, непринужденное движение, каким под головой больного поправляют подушку. После этого придется посидеть над трупом еще несколько минут, непринужденно болтая с ним о пустяках, заботливо прикрыть расползающееся по простыням кровавое пятно больничным одеялом, весело попрощаться и спокойно уйти. Это опасно, рискованно, но к риску он привык настолько, что порой даже переставал понимать, чего именно ему не хватает - свежего мяса или привычного риска".
Он остановился перед окном и медленно, стараясь успокоиться, докурил сигарету до самого фильтра. Это была еще одна из его старых вредных привычек - высасывать из сигареты всю дрянь до последней капли. Чтобы получить из одной сигареты больше смол, никотина и канцерогенов, оставалось разве что разжевать и проглотить фильтр.
После того как очередной окурок был растерт по замусоренному полу, Коломиец сходил в ванную и привел себя в относительный порядок перед висевшим там зеркалом - единственным на всю квартиру.
Примерно через полчаса он уже вышел из такси перед входом в больницу, где лежал Пантюхин. Было пятнадцать двадцать.
***
Выйдя от Пигулевского и поймав такси, Илларион подумал, что разумнее всего сейчас было бы позвонить Сорокину. Говоря по совести, дело зашло уже так далеко, что вмешательство милиции стало по-настоящему необходимым. "В самом деле, - подумал Забродов, - к чему мне лишние шишки на лбу? Пускай Сорокин твердой рукой берет бразды и правит дальше по своему усмотрению неторопливо, планомерно, в строгом соответствии с законом, неумолимо и, как говорится, на всю катушку. Пусть он упечет эту сволочь по всем правилам искусства. Пусть он сделает это так, чтобы комар носа не подточил, чтобы все улики были налицо и чтобы арестованному не на что было пожаловаться. Пусть..."
Илларион схватился за карман и вспомнил, что мобильник остался в машине. "Ну и что, - подумал он. - Вернуться на минутку к Пигулевскому и позвонить от него. Старик все поймет и, если я попрошу его ненадолго выйти, даст мне возможность сделать этот звонок без свидетелей. Сорокин не дурак, ему хватит минуты, чтобы во всем разобраться и принять правильное решение. Он будет мне благодарен за то, что я нашел этого мерзавца и не поставил его, милицейского полковника Сорокина, в дурацкое положение, собственноручно доведя это дело до конца. Ведь после меня, боюсь, допрашивать будет некого, а Сорокину опять придется спасать мою задницу от обвинения в непредумышленном убийстве. Да, Сорокин наверняка выразит мне свою горячую признательность. Но..."
Такси тем временем причалило к тротуару. Водитель, перегнувшись через пассажирское сиденье, выжидательно смотрел на Иллариона через открытое окно. "Но, - мысленно сказал себе Илларион. - Вот именно - но! В смысле, тпру. Не надо гнать лошадей. Сорокин будет благодарен, это верно. А я? А родственники тех, кто погиб? Да и сам Сорокин, если разобраться, тоже... Поймать эту тварь только для того, чтобы его признали невменяемым? А что если он уже успел уничтожить все улики? Вряд ли суд признает его виновным, основываясь только на расплывчатых показаниях Тюхи".
"И потом, - подумал он, - кто я такой? Я - пенсионер, не первой молодости человек. Не так уж много мне осталось, если разобраться. Пришло время потакать своим желаниям и капризам, пока еще есть силы получать от этого удовольствие. Имею я Право на каприз? Имею, - ответил он себе. Заслужил, черт побери. В крайнем случае, буду капризничать в тюрьме. Там тоже люди как-то живут, проживу и я".