Наталия Яровая
Тень Казановы
МЕЧТА СБЫВАЕТСЯ…
Люба-Любонька, Любонька-голубонька…
Любовь моя к старым песням и фильмам патологическая какая-то. Сентиментальный я… Ну так вот — Любонька…
Одна из улочек Манхэттена. Не помню какая. Рядом с Джон-стрит. Точнее, на пересечении. Возле живых тогда еще Твинсов. И год не помню. Девяносто мохнатый какой-то. Не важно. Важно, что наши — в Америке!
На мне длинное пальто благородного кофе с молоком оттенка, кашемир! Парень я модняцкий! И боты, коричневые. Не кожа — хром. Высокие, на шнурках, носы тупые. Прикол не в этом! В подошве — гвоздики. Из дерева! Выпиленные! Чтобы, если когда дождь и лужи, ноги не промокали — дерево от влаги разбухает. По колено воды, а внутри — сухо! Додуматься надо!
Снег повалил. Теплая нью-йоркская зима — и снег. Хлопьями! Америкосы — в панику. А красота вокруг! Обмотался шарфом, снежинки путаются в волосах. Стою, забалдел!
А на тротуаре — стеклянный циферблат. Прямо в брусчатку вделан. Часы, натурально, время показывают. Под ногами. Еще и светятся! И я стою на них, снег с циферблата ботами разгребаю — время смотрю. Сколько было, не помню, но вечерело, это точно. А снег идет и идет. Тает потихоньку. У меня лапы сухие — гвоздики, видать, набухли.
Зашел в бутик какой-то стеклянный, косметикой торгуют. Девчонкам зубы поскалил. Взаимности не добился — не до меня, на улицу смотрят. Снег! На лету замерзнуть боятся. Ну, не очень-то и хотелось. Купил зонтик тросточкой, в шоколадно-кофейную клетку, под пальто с ботами, и пошел себе.
Свернул налево — салат-бар. Есть в Америке прикол такой. Вроде быстрого питания, но цивильнее. Заходишь — шведский стол. В лотках все, что хочешь: салаты, закуски, морепродукты, мясо, рыба, десерты. Ну — все. Что надо — греется, что надо — охлаждается. Задача твоя — взять пластиковую коробку, ложку — и греби все, на что глаз рухнул. Потом все это дело улыбчивая афроамериканская девушка завешивает — и забираешь. Цена одна, что-то около трех баксов за унцию. И не важно, чего набрал, — общак. А потом, хочешь — уноси, а хочешь — тут же за столиком садись и трескай. Не самый дешевый общепит, конечно, но культурно, вкусненько и подешевле, чем в ресторанчике. Для нас, деловых людей Манхэттена. В общем, пристрастился я к этому делу. Зашел и на этот раз. Безлюдно. Все по домам заспешили. А то ненароком снегом занесет. Американцы — народ хороший, но пуганый какой-то. Кто пугал? — загадка.
В общем, меньше народу — прибавляется кислороду. Коробочку зацепил, не спеша вдоль лоточков прошелся, натаскал со вкусом. Афроамериканочке на всякий случай улыбнулся, не сработало — снег, стихия! Ну, бог с тобой. Зацепил баночку «Будвайзера», их любимого, заплатил, глазами по столикам пошарил. Свободно везде. За одним только девчушка сидит. Вдумчивая. Сок тянет через трубочку и пожевывает чего-то. А ничего так — темненькая, реснички мохнатые. Не забоялся — подошел.
— Позволите? — по-английски, конечно. Умею, не буду греха таить. И прононс что надо.
Всполошилась, улыбнулась. Америка — кладезь приветливости.
— Конечно. — Оф кос то есть.
Сел. Оскалился во все тридцать девять зубов, шарф размотал, коробку с едой на столик пристроил, пивусик с шипением взломал, чинно в пластиковый стаканчик налил.
Девушке предлагать не стал — не Россия.
— Хау а ю?
— Сеньк ю, велл. Обменялись белозубыми улыбками, но грустит девчонка — без лупы видно. Смотрит на меня, голову набочок склонила, правлюсь, наверное, но явно не до меня. Я сказал:
— Снег!
Без меня не заметила бы, конечно.
— Давно такого не было, — согласилась.
Явно не американка. Акцент славянский или немецкий, но говорит хорошо. Смуглая. Или загорела? Глазки зеленые, прозрачные, в темных лохматых ресницах. Тоненькая, руки красивые, ноги, наверное, тоже — не видно из-под стола.
— Учишься здесь?
Вздохнула — работаю.
— Кем?
— Бебиситтером.
Знаю, это которые за детьми и престарелыми ухаживают. Запахло родиной.
— А зовут как? — спросил с подозрением.
— Люба, — без прононса, на чистейшем русском!
— А я — Сергей! — тоже без прононса.
— Русский?
— Ну!!! Как догадалась?
— А я думала — французишка.
Меня почему-то многие так с первого взгляда оценивали.
— Русский, русский! Чистейшей породы. А за француза принимают потому, что красивый.
Засмеялась. Искренне. И я обрадовался. Чему — не знаю.
— Пиво будешь?
Отказалась. Ну и ладно. Сам допил.
— Люба-Любонька, чего домой не спешишь?
Опять загрустила:
— Успею… Уик-энд хозяйка дала, с приятельницей договорились по барчикам развлечься, но она забоялась — снег. Сейчас снова в дом поеду. Неохота.
Ну да, уик-энд. Пятница. Святое дело. Сенкс, Гот, итс фрайди![1] Кому сенкс, а кому — и на фиг надо, если со снегом!
Дальше жую:
— Давно тут?
Призадумалась, подсчитала:
— Полтора года, а ты?
— Три недели.
— Командировка?
— Не-е, повышение уровня знаний. В Нью-Йоркском универе. Президентская программа.
— А-а-а, — уважительно. — Долго еще повышать?
— Пару недель.
— Потом уедешь или окопаешься?
— Уеду, конечно, чего здесь делать. — Родина-мать зовет! — А ты?
— А я останусь.
— Нравится?
— Так себе, но родина не ждет, — скривилась как-то тоскливо.
— Чего так?
— Не знаю, — отвернулась к окну.
Промолчал корректно.
— Мама-папа есть?
— Есть. И брат есть. Но у каждого — своя жизнь. А у меня — своя, — вроде с вызовом сказала.
Мне-то что?
— А ты? Дети, жена?
— Сын, Гришка. Шесть лет. А жены нет, разошлись, дело прошлое…
— Давно?
— Год уже.
— С чего?
— Да гулящий я, кому надо?
— Бросила?
— Нет, полюбовно разошлись, ей новая семья подвернулась.
— А сын?
— А сын между нами завис. Отстань, а?
Дожевал. Пауза.
— Пойдем провожу.
— До метро?
— Могу и дальше.
Призадумалась:
— Давай дальше.
— Ну давай.
Встали. Ноги у нее не подкачали — длинные, ровненькие. Как они такие отращивают?
Вышли. Снег поутих. Но зонтик новенький раскрыл. Ого, большой оказался! Она опять засмеялась:
— Здесь такие зонты называют семейными.
Семейными так семейными. Целый купол! Пришлось ей взять меня под руку, чтоб под куполом комфортно было. Взяла. Без кокетства. Совсем чуть-чуть ниже меня оказалась. Фотомодель!
— «Снег тает, сердце пробуждая…»
— Ого! Это она сказала!
— «Короче дни, хладеет кровь…» — Я продолжил. Посмотрели друг на друга уважительно. Баратынский!
В наши-то веки! В Нью-Йорке!
— Где образовывались, сударыня?
— Универ окончила, английская филология, — вздохнула. — Вот и сгодилось здесь, никакого языкового барьера.
— В каком городе жила?
— В Находке, ты вряд ли знаешь, а училась во Владивостоке.
Пришлось остановиться и вытаращить на нее глаза.
— Так и я из Владивостока!
— Честно?!
— Да честно, честно!
Не, ну так не бывает! Онемели оба. Весь мир — одно большое одеяло.
— Ну, Любаня, так просто ничего не случается, веришь в судьбу?
— Как не верить?
Так вот она я, выходит, судьба твоя! Стою перед тобой, конь в пальто и в ботах, зонтик держу. Отметим это дело? Само собой! Вперед! Уик-энд в самом разгаре, тр-р-р-йо-ха! Кураж!
Попытки отыскать такси ни к чему не привели. Метро? Как романтично! Нью-Йорк, снег, красивая девушка, землячка к тому же! И где нашел? В Америке! Рассказали бы — не поверил.
Подземка.
Народу в транспорте немного. В вагоне — шумная ватага тинейджеров самого разноцветного состава. Немного напрягся: если подростков больше трех — группа риска, с детства помню. Один из мальчишек встретился со мной глазами и растянул рот в белозубой улыбке. Забыл, я же в Америке! Тоже улыбнулся в ответ, расслабился.