Весь день гуляли по Арбату держась за руки, ели пиццу в итальянском ресторанчике. В том самом! Уже потеплело, и они выставили столики на улицу. Мы жевали и жили жизнью города. Напротив мальчишка с косичкой душевно терзал гитару. Все, как я и загадывал. Вечером улетели во Владивосток. Домой…
Если вы поверили в такой конец, то я вас обманул. Это мне так снилось каждую ночь.
А прилететь она так и не захотела.
Но звонила часто. И я — ей. Придумали мечту: летом я приеду к ней в гости, она найдет себе замену у бабули, и мы целый месяц проведем в путешествии по Америке. Машину возьмем! И ни на минуту не расстанемся. Тем и жили.
Настало лето, и в одно прекрасное утро я спросил себя: зачем? Мы взрослые люди, у нас нет будущего, только лихорадка. Я позвонил ей и спросил, вроде шутя, сколько ей не хватает денег для ее фиктивного брака. Она подвоха не заметила: да начать и кончить, сказала, четыре с половиной набралось, еще как минимум столько же надо. И вздохнула. За живое, видать, задел. Кип смайл[2], Безуглов!
Через две недели мне удалось переслать ей с оказией шесть тысяч. Пусть быстрее сбудутся твои мечты, Люба!
И в отпуск уехал. С Гришкой. Подальше от телефонов. На месяц.
Говорил же — сентиментальный я.
Больше я о ней ничего не знаю.
Как живешь, Любонька?
ЗНАКОМСТВО
— Кофе, Сергей Викторович?
— Пожалуй.
— Может, с коньяком?
— Почему бы и нет?
Она долго где-то бегала. Как выяснилось позже, искала чашку, искала сахар, искала кофе. Коньяк был.
Так и познакомились — Виктория. Вика, Вичка, Викулькин. Но на тот момент — Виктория. Андреевна, если быть точным. Она была директором большого учреждения, проектного института, как ни странно выжившего с совковских времен и оставшегося при солидных площадях. Я — директором и хозяином частной конторы. Пришел к ней с улицы, снять пару комнат под офис. Сдала. Кофе выпили. С тех пор просто здоровались, когда случайно пересекались у лифта или на стоянке.
Мы здорово пьянствовали тем летом. То клиент хороший, то просто друзья набежали. Лето было удивительное. Теплое. Солнце с утра. Какая работа?
Строили помаленьку, торговали всем подряд. Однажды завез ей домой коробку памперсов для дочки. Просто потому, что завалялись. Она засмеялась и сказала: «Я тебя люблю». В шутку… Всю ночь вертелся. Не спалось.
Вадим, кажется, как-то предложил пригласить ее на очередную вечерушку — арендодатель нам она, мол, уважать надо, дружить. Пригласили без оптимизма. Пришла! Смеялись. Дурачились, пили дрянь какую-то. Виски. Не наш напиток, не русский.
Нашел себя на Шаморе — мы стоим с ней прямо в море, по щиколотку в воде, держимся за руки. Она рассказывает, как размножаются ракушки. До сих пор не вспомню как. Зачем-то поцеловала меня. В щеку. Я попросил: еще. Поцеловала еще.
Протрезвел. Отвез ее домой. Чинно. У нее — совсем маленькая дочь и сын Васька. Муж благополучно отчалил в Америку-разлучницу. По первости прислал пару романтических писем про благодатную страну. Потом потерялся, как водится. А у меня на тот момент — роман с длинноногой козой. Каждый при своих, в общем.
На следующий день нашел под «дворниками» машины бумажку. На ней — смеющееся сердце, пронзенное пушистой стрелой. Позвонил ей, сказал, мол, хорошо рисуешь, а она вдруг растерялась — как догадался-то? Да вот так. Сам такой…
Потом черт какой-то понес меня в Находку. Ей, оказалось, туда же надо. В филиал, бумажки завезти. Больше некому, конечно…
Сговорились, сели с утра пораньше и подались. Быстро как-то все дела переделали, назад — в самый зной, в полдень. А спешить вроде и некуда. Остановились в бухте по пути. Жарко! У моря — четыре калеки. Взяли перекусить, искупались. Вода как стекло, чистая, теплая. Но купались каждый сам по себе. Слопали по шашлыку, разлеглись на полотенцах. Подтянулся и поцеловал ее. Невинно. По-братски. Как старшую сестру. И все.
Сели в машину, поехали. Я — за рулем, рубаха расстегнута, мужественный профиль с обгорелым носом. На ее месте уже спекся бы. Нет, положила руку мне на плечо, пощекотала затылок. Заерзал. И опять на этом все. Тяжелый случай.
Довез до дому.
— Пока?
— Пока-пока. До завтра.
Не дал ей выйти из машины, развернулся, помчался обратно из города, к морю.
Молчала. По радио голосили: «Я гото-ов целовать песок, по которому ты ходи-ила!»
Взялся подпевать. Посмотрела на меня, сказала спокойно:
— Отвези домой. У меня там дети с бабушкой заждались… Поздно уже.
Правильная ты моя! У меня тоже, между прочим, сын есть. И жена. Бывшая, правда. И коза длинноногая. Вот! Завелся с полоборота, брякнул:
— Когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали поворот к твоему дому, а я сверну!
Умно, конечно, сказал. Ни дать ни взять.
Промолчала в ответ. Слава богу!
Привез. Попрощались как ни в чем не бывало. По дороге купил бутылку водки. Приехал домой и пить не стал. Ждал, что она позвонит. Из-под подушки какой-нибудь.
Но нет — тишина. Лег. Длинноногая коза утешила по-своему. Кое-как уснул.
Так и жили. Время шло. С чего, не знаю, пригласил ее вечером на чай к себе домой. Она и согласилась. С козой на тот момент расстался. Жил один. Сиротливо. Купил пару рулетов и бутылку «Пол Масона». Долго распинался, какое вкусное вино. Как выяснилось позже, все эти вина ей до лампочки. Не пьет.
Стемнело. Я зачем-то надел плащ и подошел к ней. Она засмеялась, расстегнула пуговицу на плаще, и он свалился с меня. А под ним ничего и не было. Аполлон!
С тех пор завертелось. Нельзя было дня прожить, чтобы не увидеть, не позвонить. Всегда хотелось быть рядом.
Иногда везло. Подворачивались командировки в Москву. Ей, конечно. Я просто мотался прицепом. Зато жили радостно в отеле, и никто не дергал. Ужинали вместе, гуляли, взявшись за руки. Культурная программа какая-нибудь, обязательно. В столице, чай!
В последний раз — та же схема. У нее — командировка в Москву, я планирую радостное прибытие в столицу через пару дней.
Проводил, помахал, скупую слезу утер. И облегчение почему-то вдруг почувствовал. Назавтра — мой день рождения, блин! А следом за ней лететь — только через два дня. Свобода! Хм.
День рождения чествовали с размахом. С утра — в офисе. Народная тропа не зарастала. Потом плавно перетекли в ресторан. К ночи — домой. С длинноногой козой (откуда-то прорезалась!). В душе вместе плескались, вкусняшку какую-то из одного бокальчика пили, стихи вспоминали. «Мы не будем пить из одного бокала. Потому что ты мальчишка озорной. Потому что так у вас заведено — с кем попало целоваться под луной…» Ну и так далее. С козой всегда весело. Без напряга.
И тут позвонила она. Поздравляю, скучаю, жду. Спрятался с головой под одеяло. Как пацан! Отвечал скупо.
— Ты не один?
— Один!
Зря врал — догадалась. Больше не звонила.
Через два дня полетел. На сердце нелегко. Никуда неохота. И козу вдруг жалко оставлять стало.
Прилетел. Никто не встретил. Ну-ну. Взял такси и поехал. Вместо гостиницы «Москва», где она остановилась, заселился в «Россию». Врозь так врозь. За каким летел?
Нашла через пару часов. Через общих знакомых, которым уже объявился.
— Ты чего?
— Да отель перепутал, а ты?
— А я не тот рейс встречала.
Бывает…
Чемодан подхватил и перебрался в «Москву». Нехотя, если честно. Хандра какая-то напала. Любоньку ни к селу ни к городу вспомнил.
Она ни о чем не спрашивала, не приставала.
Суетился, делано веселился. Втихаря звякнул козе. Потом сказался усталым и сделал вид, что быстро уснул. Стерпела.
Маета не проходила. Ничего не хотел. Старался не смотреть на нее.
На третий день не выдержала. Спросила. Хотел закричать в ответ: «А помнишь, я говорил, что когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали твой поворот?!» Промолчал, слава богу.