Вопреки ожиданиям, звонок в дверь раздался уже наутро. Я обреченно открыла дверь.
На пороге стоял совершенно трезвый и даже какой-то посвежевший Сергей Безуглов.
Тот, прежний. Серьезные зеленые глаза с черным ободком. Не мой. Спокойно переступил порог, разулся, куртку в гардероб пристроил, а меня приобнял и поцеловал. В уголок губ.
— Пойдем, Маш, кофе нам сварю.
— Я думала, тебя дня три не будет, — брякнула я.
— Да куда ж я тебя в таком положении одну оставлю!
Безуглов, Безуглов! Прежний, уверенный, порядочный до мозга костей. Не мой. Не мой! Машка, что ты наделала?! Ты не ему жизнь сломала. Себе.
Мы устроились в гостиной, он сварил кофе. Свой любимый «Амаретто», сделал яичницу с помидорами, и я вспомнила, как ловко он хозяйничал на своей кухне. У себя дома. Во Владивостоке. Господи, ему жизнь сломала тоже. Зачем?
Вот он тот, кого ты на самом деле любила с детства, — сильный, уверенный, большой.
Не овощ, который почти год висел у тебя на руках. А тот, привычный, — зверь. Не мой, не мой…
— Маш, — сказал он просто. — Я не оставлю тебя.
Сказать ему, что мне теперь все равно, или ладно уже?
— Во-первых, мы перед алтарем клятву давали. Во-вторых, у нас будет ребенок. В-третьих, я не знаю, как я смогу вернуться домой. Скорее всего, пока никак. Я даже сыну сейчас звонить не буду. Я не могу. Мне нечего сказать. Я должен окончательно прийти в себя. Маш!
— Да. Я слушаю. Я готова принять любое твое решение. Я виновата.
— Ты не виновата. Любовь — это не вина. И мне ты не чужая. Я тоже тебя люблю. По-другому, но люблю. Мы пока оставим все как есть. Родишь, там разберемся. Мне тоже о многом подумать надо. И запомни, я не злюсь на тебя и не осуждаю. Пусть Господь судит. А я буду рядом. Ты мой маленький Зайка, я в ответе за тебя.
— Сереж, я такая жалкая?
— Не болтай глупостей!
— Я жалкая, Сережа. Я всю жизнь рвала себя. И тебя рвала! Ясно же было — не мой ты, ну не мой! Нет, в клочья рвалась, доказывала — мой! Себе доказывала, другим… Операции на морде делала, деньги зарабатывала, везде блестела. И — мимо, мимо. А надо было залететь от тебя сразу, сожрать бочку квашеных зеленых помидоров, родить девочку, потом — двойню, потом — мальчика и встречать тебя каждый вечер усталого с работы. Блины по воскресеньям стряпать, гульки твои мелкие терпеть. И все! Счастье было так близко!
— Маша. Маша! Это не такое уж счастье было бы для тебя.
А мне совсем как-то грустно стало. Зря прожила сорок лет. В погоне за мистикой. То, что нужно ему, я никогда не смогла бы дать. Вот сейчас прожила полжизни и решилась. И ни одной счастливой физиономии рядом! Ну скажи, Безуглов. Свою любимую фразу: «Важно вовремя определить приоритеты». Сказал другое:
— Давай, Маш, пока просто жить.
— Как?
— День за днем.
Сталлоне, блин! Рэмбо, кажется, так говорил.
Мы стали жить день за днем. Утром Сережа уезжал в контору, возвращался рано, никогда не задерживался, часам к четырем-пяти уже был дома, готовил ужин, кормил меня, потом сидел рядом, читал вслух какую-нибудь белиберду или смотрел телевизор. Он пересказывал мне городские сплетни или новости из нашей конторы, рассказывал свежие анекдоты. Он всегда сидел рядом и держал мою руку. Иногда целовал в ладонь, возле большого пальца. Но я видела: он погружен в себя, в свои новые проблемы. Это я, Сережа, тебе их придумала. Эх, Машка, Машка!
Теперь я всегда лежала на диване в гостиной и, мне кажется, больше не вставала. Ребенок в животе шевелился и пинал меня изнутри то коленкой, то кулачком.
— Как ты ее назовешь, Безуглов?
— Почему я? Мы вместе придумаем ей имя. И не называй меня Безугловым!
— Как хочу, так и называю, — отвечала я и отворачивалась к стенке. Спать, спать, спать. Не хочу просыпаться. Хочу уснуть и не просыпаться. Больше ничего не хочу. Ни девочку, ни семью, ни Безуглова. Лети, голубь! К Вике, к Гришке — куда хочешь. Ты — не мой, ты — их.
Потом Сергей перестал ходить на работу и все время был рядом. Я лежала, отвернувшись к стене, а он сидел на моем диване или рядом в кресле. Носил тарелки с едой, стаканы с соками. Потом уносил назад. Молчал, слава богу. И я молчала.
— Маша, так нельзя, — сказал через неделю. — Ты погубишь себя, меня и ребенка.
Я подумала и ответила:
— Ну, тебя и себя я давно погубила, а вот ребенка жалко. Давай подгоняй машину, поедем за город куда-нибудь, подышим елками.
Он обрадовался, засуетился, натащил мне одежек разных из шкафа. Чтобы не поддуло, чтобы не продуло, чтобы не промокла, чтобы не давило нигде. Потом на себя штаны какие-то спортивные натянул и куртку первую попавшуюся.
— Я через пятнадцать минут, — пообещал. — Ты подожди, я поднимусь за тобой. Одевайся пока.
И убежал. Чужой, красивый, сильный. Сережа Безуглов. В пятнадцать минут ты, конечно, не уложишься: пока на стоянку, пока прогреешься, пока подъедешь, поднимешься за мной…
Я встала с дивана и первым делом подошла к зеркалу. Зря, конечно. Смотреть там было совершенно не на что. Жутик, да и только. Призрак с животом.
Времени мало. На кухне жадно выпила стакан воды — так хотелось. Потом открыла духовку и включила весь газ в плите. Очень мало времени. Но говорят, такая смерть — легкая. Даже сладкая. Прости, дочечка! Ты, конечно, сразу в рай. А я… Сама виновата…
ПОДКИДЫШ
Черная осень длилась долго-долго. Но прошла. Плавно наступила зима.
На душе тоска моя словно тоже снегом прикрылась… «Зима, холода… Одинокие дома».
Я немало пережила. Я ждала Сережу из этого Серышева. Долго ждала. Я воевала с какими-то смешными бандюками, которые только и умеют, что баб с детьми пугать. Потом Сережина депрессия… Я делала все, чтобы ему было легче. Теперь Сережа счастлив и устроен. Жалко, что не со мной. Видно, не судьба. Пустые-пустые глаза. И суетливый какой-то. Не мой Безуглов. Машкин. Надо жить без него. Учиться жить без него. Я в общем-то никогда и не привыкала жить с ним. Даже когда был рядом. Так, подарок судьбы… Спасибо и на том, что было. Однако хватит ждать. Нет больше никаких сил. Все прощала, все терпела. Хватит. Правда, хватит!
Жизнь не закончилась, хотя весьма потускнела. Но пора бы мне отвлечься от своей тоски и заняться делами насущными. Вон, дети растут не по часам, у Васьки — свои проблемы, у Юльки — свои. Да и дом постоянного участия требует. То бойлер, то трубы, то замки в дверях… Хватит, Вика, хватит! Забудь Безуглова, отпусти и забудь…
Сережа никогда не походил на других. Лотерейный билет. А оказался таким же, как все. Мог бы расстаться красиво, это было бы в его стиле. Но видать, дрогнул под конец.
А жалко, Сережа, жалко. Тебя жалко, не себя. Столько лет ты был совсем другим. А потом прижался к Машке и даже не собрал мужества расстаться со мной красиво. Русский стандарт: объяснения обременяют. Ты ведь мне ничем не обязан.
Ох, лучше бы мне не ездить в Москву. Ну, пропал и пропал. Передумал жениться. Обычное мужское дело. Нет же — потащилась! Своими глазами хотела все увидеть. Ну и увидела: ни мускул не дрогнул у тебя, ни глаз не загорелся. Чего приехала? Кто звал? Отстань, в общем.
Отстала, отстала. Раньше ждала — был смысл. Знала — вернешься. Теперь не жду. Знаю — не мой, не вернешься. Лучше бы мне и не знать про это. Жила бы надеждой.
Ладно, надо жить. Васька, Юлька… Хватает хлопот. Прощай, Сережа. Я все переживу. Будь счастлив. И мы будем жить. Без тебя. Хватит ждать. Хватит…
Я вернулась после работы, и Васька сразу доложился. С порога:
— Тебе пацаненок какой-то звонил, судя по голосу. Сказал, очень надо. Я дал координаты рабочие.
— Да вроде мне никто не перезванивал.