…Пассажир отличается от матросашорохом шелкового белья,условиями питания и жилья,повтореньем какого-нибудь бессмысленного вопроса…
Матрос отличается от лейтенантаотсутствием эполет,количеством лет,нервами, перекрученными на манер каната.
Лейтенант отличается от капитананашивками, выраженьем глаз,фотокарточкой Бланш или Франсуаз,чтением «Критики чистого разума», Мопассана и «Капитала».
Капитан отличается от Адмиралтействаодинокими мыслями о себе,отвращением к синеве,воспоминаньем о длинном уик-энде, проведенном в именье тестя.
И только корабль не отличается от корабля.Переваливаясь на волнах, корабльвыглядит одновременно, как дерево и журавль,из-под ног у которых ушла земля…
Открыв лакированную сигарницу, поэт выбрал себе длинную тонкую сигару без ободка и, прикурив от сверкнувшей бриллиантами зажигалки, передал коробку по кругу и продолжил:
«…Конечно, эрцгерцог монстр! Но как следует разобраться — нельзя не признать за ним некоторых заслуг…»«Рабы обсуждают господ. Господа обсуждают рабство.Какой-то порочный круг!» «Нет, спасательный круг!»«Восхитительный херес!» «Я всю ночь не могла уснуть.Это жуткое солнце, я сожгла себе плечи».«…А если открылась течь? Я читал, что бывают течи.Представьте себе, что открылась течь, и мы стали тонуть!Вам случалось тонуть, лейтенант?» — «Никогда. Но акула меня кусала».«Да? Любопытно… Но представьте, что — течь… И представьте себе…»«Что ж, может, это заставит подняться на палубу даму в 12-б».«Кто она?» «Это дочь генерал-губернатора, плывущая в Кюрасао…»
Некоторые из пришедших вместе со мной по дну моря, закуривая, рассаживались по стоящим вдоль стен диванам, иные продолжали слушать стоя:
«…Я, профессор, тоже в молодости мечталоткрыть какой-нибудь остров, зверушку или бациллу».«И что же вам помешало?» «Наука мне не под силу.И потом — тити-мити». «Простите?» «Э-э… презренный металл».
«Человек, он есть кто?! Он — вообще — комар!»«А скажите, месье, в России у вас, что — тоже есть резина?»«Вольдемар, перестаньте! Вы кусаетесь, Вольдемар!Не забывайте, что я…» «Простите меня, кузина».
«Слышишь, кореш?» «Чего?» «Чего это там вдали?»«Где?» «Да справа по борту». «Не вижу». «Вон там». «Ах, это…Вроде бы, кит. Завернуть не найдется?» «Не-а, одна газета…Но оно увеличивается! Смотри!.. Оно увели…»
Я почувствовал, как за моей спиной отворилась тяжелая дверь и кто-то, войдя в каюту, вполголоса спросил:
— Ну что? Он по-прежнему без сознания?
— Да, товарищ командир. Хотя начал бредить.
— Вот как? — удивился пришедший, и мне показалось, что кто-то наклонился ко мне, словно бы прислушиваясь к моему дыханию. — А что это он такое бормочет? Про какого-то кита, газету…
— Да похоже, стихи шпарит. Я уж тоже прислушивался.
— Ну, блин… Хотя — пускай уж стихи, лишь бы оклемался.
— Оклемается, товарищ командир. Еще день-два, и все будет в порядке. Я ручаюсь.
— Дай Бог, дай Бог, — и голос растворился в отдалении.
А рыжеволосый тем временем все вел и вел свою историю дальше:
…Море гораздо разнообразней суши.Интереснее, чем что-либо.Изнутри, как и снаружи, рыбаинтереснее груши.
На земле существует четыре стены и крыша.Мы боимся волка или медведя.Медведя, однако, меньше и зовем его «Миша».А если хватает воображенья — «Федя».
Ничего подобного не происходит в море.Кита в его первозданном, дикомвиде не тронет имя Бори.Лучше звать его Диком.
Море полно сюрпризов, некоторые неприятны.Многим из них не отыскать причины;ни свалить на Луну, перечисляя пятна,ни на злую волю женщины или мужчины.
Кровь у жителей моря холодней, чем у нас; их жуткийвид леденит нашу кровь даже в рыбной лавке.Если б Дарвин туда нырнул, мы б не знали «закона джунглей»либо — внесли бы в оный свои поправки…
— Эх, Колесников, Колесников… Задал ты нам задачку, — тяжело вздохнув, опять произнес за спиной тот, кого, как я уже помнил, называли «товарищем командиром».
— Ничего, Геннадий Петрович. Пока мы свое дело сделаем, он поправится. А потом высадим там, где взяли, и пускай себе гуляет…
— Но ты же знаешь, какая у нас цель. И при этом теперь — на борту оказывается посторонний. Да ещё — журналист, мать его!..
— Ничего. Он все равно лежит без сознания. Пока начнет что-нибудь соображать, мы уже все закончим.
— Хотелось бы на это надеяться… Зачем нам иметь за спиной свидетеля, который завтра раструбит о нашем рейде по всему белу свету?..
«…Капитан, в этих местах затонул „Черный Принц“при невыясненных обстоятельствах». «Штурман Бенц!Ступайте в свою каюту и хорошенько проспитесь».«В этих местах затонул также русский „Витязь“.«Штурман Бенц! Вы думаете, что яшучу?» «При невыясненных обстоя…»
Неукоснительно двигается корвет.За кормою — Европа, Азия, Африка, Старый и Новый Свет.Каждый парус выглядит в профиль как знак вопроса.И пространство хранит ответ…
Шаги за моей спиной удалились и, тихонько скрипнув, невидимая дверь закрылась.
«…Ирина!» «Я слушаю». «Взгляни-ка сюда, Ирина».«Я ж сплю». «Все равно. Посмотри-ка, что это там?» «Да где?»«В иллюминаторе». «Это… это, по-моему, субмарина».«Но оно извивается!» «Ну и что из того? В водевсе извивается». «Ирина!» «Куда ты тащишь меня?! Я раздета!»«Да ты только взгляни!» «О Боже, не напирай!Ну, гляжу. Извивается… но ведь это… Это…Это — гигантский спрут!.. И он лезет к нам! Николай!..»
Чувствуя, как после непривычного металлического шлема у меня немного кружится голова, я выискал глазами свободное место и опустился на диван.
Лениво смежив веки, рыжеволосый разглядывал откуда-то появившийся в его руке бокал с красным вином и, словно нехотя, продолжал:
…Море внешне безжизненно, но онополно чудовищной жизни, которую не данопостичь, пока не пойдешь на дно.
Что порой подтверждается сетью, тралом.Либо — пляской волн, отражающих как бы в вяломзеркале творящееся под одеялом.
Находясь на поверхности, человек может быстро плыть.Под водою, однако, он умеряет прыть.Внезапно он хочет пить.
Там, под водой, с пересохшей глоткой,жизнь представляется вдруг короткой.Под водой человек может быть лишь подводной лодкой.
Изо рта вырываются пузыри.В глазах возникает эквивалент зари.В ушах раздается некий бесстрастный голос, считающий: раз, два, три…
— …Пульс в норме. Я думаю, скоро он придет в себя.
— Скорее бы, доктор… А то каперанг на меня смотрит, как на убийцу.
— Не волнуйся, все будет хорошо. У него, конечно, есть небольшой пролом в верху левой лобной кости черепа, но непосредственной опасности для жизни это не представляет. Еще немного полежит, и очнется. Так что иди, занимайся делами.
— Ладно, я потом ещё загляну…
«…Дорогая Бланш, пишу тебе, сидя внутри гигантского осьминога.Чудо, но письменные принадлежности и твоя фотокарточка уцелели.Сыро и душно. Тем не менее, не одиноко:рядом два дикаря, и оба играют на укалеле.Главное, что темно. Когда напрягаю зрение,различаю какие-то арки и своды. Сильно звенит в ушах.Постараюсь исследовать систему пищеварения.Это — единственный путь к свободе. Целую. Твой Жак».