«Ну точно, ведьма, — подумала я, и это привело меня в чувство. — Надо же, зло молится богине».
По крайней мере, я снова ощущала собственные конечности и могла ими управлять, а это был несомненный плюс.
Ржание резко оборвалось, мне показалась, что я слышала удар, а потом мир на несколько бесконечно длинных секунд погрузился в полную тишину, даже ветерок пропал, не шелестели листья, не покачивались ветви.
Лошадь упала.
Рухнула как подкошенная. Стоя на коленях на повозке, я невольно наклонилась вперёд, чтобы посмотреть через край. Чтобы заметить, как из огромной рваной раны на шее вытекает чёрная в темноте кровь и спешит впитаться в землю. Словно само это место работало над тем, чтобы к утру не осталось никаких следов как нападения, так и самих незадачливых путников.
Торговец куда-то пропал, ведьму я больше не видела в темноте, наверное, она отошла ближе к деревьям, там мне всё ещё чудилось неясное свечение.
Я отпрянула от края, отползла на середину повозки, оглянулась, чтобы убедиться, что позади ещё оставалось место. Мне требовалось укрытие получше. В голове отчаянно метались мысли, я то и дело бросала взгляд на дорогу впереди.
А потом в голове сформировалась одна очень простая мысль…
Тварь так и стояла на дороге, рассматривая повозку красными, словно налитыми кровью глазами. Она не двигалась с места, и от этой догадки меня как молнией пробило насквозь. Тварь была здесь не одна.
Конечно, я могла бы догадаться и раньше.
Тёмная ночь, наклон и поваленные деревья, хорошее место для засады. Сколько ещё путников не проехали дальше этого места?
Умные. Эти твари были не только крупными и жуткими, но ещё и определённо умными. А это уже очень нехорошее сочетание.
«Какой ты сделала вывод, Кристин?» — спрашивал в голове надоедливый голос отца.
Вывод? Да какой тут мог быть вывод? Только один — вот сейчас закончится моя короткая и бесполезная жизнь. Прямо здесь и закончится. И до Лунного замка не доеду, и на герцога не посмотрю, а он-то, говорят, красивый, и замуж не выйду… Даже все неведомые страшные проклятия резко потускнели, словно на задний план отошли, теряя всё своё значение.
И отец не узнает ничего. Никто обо мне письмо не пришлёт и не расскажет. Так и будет думать, что я сбежала, бросила семью без средств, нарушила слово графа Лурье перед герцогом. Да, так меня и запомнят. Как последний позор графства. Хорошо, если мать успеет выносить ещё одного наследника. А если нет…?
В голове всё окончательно перемешалось. Лошадь дёрнулась, тварь снова нападала на неё, а вместе с лошадью и вся повозка. Вернулась угнетающая тишина.
Справа, где стояла ведьма, что-то сверкнуло. В землю ударила молния…
Нет, не в землю. В чёрную тварь. Та с воем покатилась по траве, затихла и больше не шевелилась.
Вторая тварь на дороге смотрела теперь на своего собрата.
«Хочу быть ведьмой», — с горя подумала я и полезла к левому краю повозки.
Свесилась с него, плюхнулась на землю, слишком громко, ни дать ни взять — мешок картошки. Больно ударилась локтем, но сцепила зубы и поползла под повозку.
Что-то ударило мне в лицо, я зажмурилась и чуть не рухнула носом в землю, подводили дрожащие руки.
— А ну, пошла отсюда, — угрожающе прошипела на меня темнота. — А то сам убью.
«Вот куда подевался наш смелый мужчина», — с ненавистью подумала я и поползла обратно. Ни вытолкнуть, ни сдвинуть его у меня бы всё равно не получилось, он весил раза в два больше.
Я затравленно посмотрела на лес. Оставаться здесь было самоубийством, бежать в темноту — тоже. Там я стану отличной мишенью. Мысли оставались на удивление ясными, из-за злости на торговца, я как будто забыла, что мне надлежало бояться. Страх прошёл, сменился обречённой решимостью.
Не раздумывая, я снова полезла на повозку, а потом принялась скидывать с неё мешки. Один, второй, третий… Выходило медленно, мягкие под боком ткани оказались жутко тяжеленными, если пытаться их поднять.
Я запыхалась и дышала открытым ртом. Сбоку опять сверкнуло, я слышала глухой удар, но не молнией…
«И не по твари», — поняла я.
По всему выходило, что мой единственный союзник выбыл из строя.
«Что ж, — злорадно подумала я, — есть ещё торговец, который выпирает из-под повозки со всех сторон».
Мысль была жуткая, неправильная, недостойная, но я ничего другого к нему в этот момент не испытывала. Ни капли жалости или сострадания.
Я справилась со следующим мешком, потом раздвинула оставшиеся, улеглась на дно повозки и наклонила их к себе. Один больно придавил мне ноги, но это чувство вызывало странное подобие восторга. Давит, значит, тяжёлый, без опоры и одной пастью его легко не сдвинуть.