Снова начался приступ кашля. Жоан бросилась за лекарством. От волнения у нее дрожали руки, слезы застилали глаза. Налив немного темной жидкости в стакан, она помогла матери выпить ее. Вскоре Констанция уснула, а девушка вернулась в кресло.
Она думала о сказанном матерью, о тайне, которую та столько лет хранила в своем сердце.
«Неужели человек ко всему привыкает? К любой боли и утратам? Жоан Ланнек. Звучит красиво и печально. Двадцать пять лет у нее не было отца. Что же теперь делать, что?
Виктор уважаемый и влиятельный человек, а кто такая она?» — думала Жоан.
Девушка поднялась, на цыпочках прошла к зеркалу и, глядя на отражение, произнесла:
— Я — Жоан Ланнек.
На нее смотрела высокая загорелая девушка. Ясные зеленые глаза придавали особую прелесть ее скуластому лицу с прямым носом и чувственными припухлыми губами. Красота Жоан не была яркой, броской, а скорее — утонченной. Красота, которую способен оценить истинный знаток.
Жоан была худенькой, неуловимо напоминала мальчика, но при этом оставалась удивительно женственной. Это сочетание не раз удивляло ее сокурсников. Она могла работать на раскопках едва ли не наравне с мужчинами, таская в корзинах землю, откапывая и очищая маленькие кусочки древней керамики. А могла надеть модное кружевное платье, и тогда это была другая Жоан. Жоан-фея.
Она отдернула штору. С вечернего неба бесшумно падал весенний дождь. По блестящему тротуару текла оживленная толпа. Все дышало теплом и влагой. Воздух в комнате — и тот стал влажным. Констанция спала. Глядя на ее спокойное и родное лицо, Жоан казалось, что мать не больна, что она еще долгие годы будет с ней.
Но состояние Констанции стремительно ухудшалось, и вскоре она умерла. Жоан все время была рядом, но именно в момент смерти матери она уснула. Смерть прошла как дуновение. Впервые Жоан ясно осознала, что человек обречен. Она рыдала над телом матери, и не могла выплакать слез, ибо это было больше, чем слезы.
Все последующие дни были заполнены заботами о похоронах Констанции Тимар. Жоан была страшно растерянна и беспомощна, но рядом находились друзья — Флора и Никола, которые помогли ей.
Девушки дружили давно, были привязаны друг к другу, несмотря на то, что между ними, казалось, мало общего. Жоан — задумчивая, серьезная, Флора — легкомысленная кокетка. Она напоминала карамель. Да, такой уж у нее характер. Персикового цвета кожа и голубые, как небо Лазурного побережья, глаза поражали воображение мужчин, падких до женских прелестей. Казалось, жизнь Флоры состоит из удовольствий и приятных приключений.
Никола, друг Жоан, был женихом Флоры. Светлые волосы, карие глаза, стройная фигура делали его неотразимым в глазах многих девушек. Любили его за веселый и легкий нрав.
Когда-то он был влюблен в Жоан, но они оказались совершенно разными людьми. А вот с Флорой отношения сложились по-другому. Он влюбился по-настоящему и назвал ее девушкой своей мечты.
Родители Никола умерли полтора года назад, оставив ему недурное состояние. Но деньги не испортили молодого человека, а дружба с Жоан и любовь к Флоре облагородили его характер. Чуткий и нежный, Никола ощущал потребность заботиться о них.
Жоан осталась в квартире на четвертом этаже, откуда были видны блестящие крыши домов с дремлющими стаями голубей. Ей и вправду хотелось побыть одной. Все время, пока болела Констанция, девушка находилась возле нее, ни с кем не виделась и стала тяготиться общества. Прошедшие дни были так заполнены переживаниями, что Жоан чувствовала себя усталой, подавленной и несчастной. Она успокаивала себя, пытаясь заглушить чувства утраты и безысходности. Жоан легла в постель с мыслью, что вряд ли уснет, но уже через несколько минут спала.
Девушка проснулась рано, и первой пронзившей ее мыслью было, что матери нет. С перламутрового неба стекал рассеянный свет, и Париж в этом свечении походил на рифовый остров. Шум города стал приглушенным, словно каждый звук наталкивался на гибкую преграду воздуха.
«Как справиться с горем? Где искать утешения? — спрашивала себя Жоан. — И я опять буду ходить по весеннему Парижу, его улицам и цветным площадям, и жизнь моя вновь будет продолжаться? Да, будет продолжаться, но уже без мамы».
Жоан вспомнила о письмах матери. Пачка, перевязанная голубой лентой. Тайная и вечная любовь Констанции. В этом было ее утешение и счастье. Только тот, кто одинок и любит, сумел бы понять это. Жоан положила на колени письма и долго с нежностью смотрела на них. В памяти всплыло бесконечно дорогое лицо с тонкими морщинками и серыми печально-удивленными глазами.
— Как же мне не хватает тебя, мама! — громко вскрикнула девушка. И слезы, горькие и обильные, неудержимо полились из ее глаз.
Наконец успокоившись и взяв в руки конверт, Жоан прочла на нем адрес.
— Это недалеко отсюда, — прошептала она. — Мы столько лет жили почти рядом и ничего не знали друг о друге.
Жоан вышла на улицу, вдохнула свежий влажный, воздух. Теплый ветер растрепал ее волосы. Апрельский звенящий день принял ее в свои объятия. Солнца на небе не было, но улицы пестрели яркими, ликующими красками весенних кафе. Она услышала голоса прохожих, выкрики газетчиков, привычный шум экипажей, звонки трамваев и почувствовала огромное облегчение. Девушка шла по весенним парижским улицам и думала о том, что жизнь подобна бесконечной реке.
За крытым рынком тянулся ряд магазинов, а дальше светилось кафе «Исландия». Жоан вошла в него и села за столик у окна, глядя на оживленных парижан. Кофе приятно пах дымом. Мостовая блестела, как лакированная, и на вуалях дам бисером оседал сырой воздух. Через стекло кафе ей ласково улыбнулся идущий мимо полицейский; вдали на углу улицы стоял шарманщик в старом кашне и крутил ручку ящика, из которого доносились протяжные, грустные звуки.
Наступал вечер. Жоан все сидела на террасе за столиком. Она думала о родителях, об их странной судьбе. Все происходит по воле человека. Он сам выбирает, как ему жить. У Констанции и Виктора — своя, неповторимая жизнь. Все, что им было отпущено, свершилось.
Теплый влажный ветер усилился. С запада бежали облака и сталкивались над Триумфальной аркой. Вдоль Елисейских полей зажглись цепочки фонарей. Свет их искрился в легком вине Прованса, и Жоан прикрыла бокал ладонью.
Кончился день. Девушка провела его наедине с Парижем, со своими мыслями о жизни, о родителях. Из-за столика она поднялась с уже готовым решением. Жоан взяла экипаж и назвала адрес.
— Хорошо, мадмуазель, — кивнул извозчик.
Экипаж катил по черным мостовым. Жоан подставила лицо ветру, вдыхая аромат весеннего города. С площади Этуаль поднимался утренний туман, Париж просыпался.
Когда лошади остановились, девушка медленно подняла глаза и увидела трехэтажное здание в викторианском стиле с декоративной оградой и красивым садом. «Этот дом мог быть моим домом», — подумала она.
Жоан поднялась на крыльцо и позвонила. Дверь открыла экономка.
— Что вам угодно, мадемуазель?
— Доброе утро! Я хотела бы поговорить с месье Ланнеком. Я — археолог. Мне известно, что месье планирует новые раскопки.
— Мадемуазель, — женщина покачала головой, — месье уехал несколько дней назад.
— Вот как? — разочарованно сказала Жоан.
— Он уехал надолго. Я смогу вам помочь?
— Нет, не думаю.
— О поездке месье трубили все газеты. Странно, что вы не слышали об этом.
— Слышала, конечно, но я забыла.
В глазах Жоан блеснули слезы. Экономка заметила это.
— Хотите войти в дом, мадемуазель? Я могу дать вам почитать статьи о месье Викторе.
— Нет, благодарю. — Жоан повернулась и пошла к воротам. Казалось, сердце ее стучит, как колокол.
— Извините, я не спросила вашего имени, — донесся голос женщины.
— Мадемуазель Тимар, — ответила Жоан, обернувшись нехотя.
— Не надо так отчаиваться, деточка, — сказала экономка. — Месье Ланнек уехал не навсегда.
— Знаете, меня какое-то время не было в Париже, — солгала Жоан, что отчасти все-таки являлось правдой. — Скажите, пожалуйста, куда он отправился?