Справа от него лежала Театральная площадь. Здесь, вспугивая голубей, гуляли подростки. Пенсионеры сидели на лавочках. А Сергей когда-то сделал предложение Анюте. Понесло же его тогда в фонтан, словно пьяного десантника! Он стоял, мокрый до нитки, держа в зубах веточку белой хризантемы — будто только что достал её из-под воды. Анюта смеялась и кричала ему: «Хватит, вылезай, мне теперь тебя сушить!», а потом прыгнула к нему, чтобы быть рядом, пусть в мокром холоде, и с риском попасть в милицию, но рядом… И он в который раз подумал: да, это — моя женщина! Она целовала его в мокрые щеки, тащила вверх, но он стоял по пояс в воде и тряс головой: пока не согласишься выйти за меня, не встану! И пусть я простою здесь все лето и осень, пусть потом придет зима и превратит меня в ледяную скульптуру — мне будет все равно, если ты не согласишься.
Да, молодость… Сейчас бы он не полез очертя голову — ни на клумбу за цветами, ни в фонтан. Старый стал, неповоротливый, солидный? Может быть. Но куда из его души ушла романтика? И откуда взялся столь густопсовый цинизм? Он использовал Наташку, купив ее тело, как инкубатор. Обманывает Анюту. И считает, что это правильно. Потому что в итоге всем хорошо: ребёнок живет, Наталья при деньгах, он стал отцом, а для его жены ничего не изменилось, потому что она не знает — так что в этом плохого? Он сумел всё устроить как можно лучше, и, в общем-то, молодец.
Откуда же эта тоска, которой не было еще минуту назад?
Стоп. Если бы не способность воспринимать мир отдельно от чувств, жертвовать пешками ради большой цели, жил бы сейчас совсем по-другому, напомнил он себе. Хрен бы ему, а бизнес. Кукиш, а не пост в министерстве. И не торопился бы он сейчас на встречу, которая будет ещё одной ступенькой к Олимпу. Всё идет по большому жизненному плану. Даже лучше.
Эти мысли вернули ему решительность. Он зашагал быстрее, и в считаные минуты добрался до «утюга» на Рождественке. По министерским коридорам растеклась тишина — рабочий день был окончен. Но в приёмной Волегова горел свет. Нина Васильевна, пожилая секретарь, сидела за компьютером, обложившись папками и бумажками.
— Квартальную отчётность подбиваю, — вздохнула она в ответ на его недоуменный взгляд. И покачала головой, глядя по-матерински заботливо. — Сергей Ольгердович, какой у вас вид уставший! Кофе сделать?
— Да, пожалуйста, — тепло улыбнулся он. — Замотался я, Ниночка Васильевна. В какой стране? Который час? Утро, вечер? Всё перепуталось! Начинаю завидовать перелетным птицам: два раза в год путешествуют, и всё по собственной воле.
— А я, наоборот, сижу здесь, как наседка — о полётах лишь мечтаю, — улыбнулась секретарь.
Волегов открыл свою дверь и вошёл в кабинет, отделанный панелями из мореного дуба с тёмно-зелёными кожаными вставками. Сев за стол, нажал на кнопку пульта — и кондиционер запыхтел, нагоняя прохладу. Сергей взял кубик Рубика: эта, любимая с детства, забава всегда помогала привести голову в рабочее состояние. Повернул боковые грани.
Интерком зашипел:
— Сергей Ольгердович, к вам Игорь Игоревич Слотвицкий.
— Жду.
В дверном проёме показался представительный мужчина лет шестидесяти: низенький, весь словно состоящий из шаров. Обширное пузико, покатые плечи, круглый череп в окружности вялых волосков. Смуглое, лоснящееся, как блин, лицо лучилось дорогостоящей улыбкой — поговаривали, что собственные зубы политолога были выбиты в 90-е по приказу облапошенного им клиента. Впрочем, с тех пор многое изменилось, да так, что Слотвицкому дали прозвище Горе Горевич. Считалось — и вполне справедливо — что если он возглавил штаб политического противника, бодаться уже нет смысла, только горя хапнешь.
Коротко кивнув — будто клюнув по куриному — Слотвицкий прикрыл за собой дверь, и покатился навстречу Сергею, семеня толстыми ножками. Тот вышел из-за стола, широко улыбнулся, потряс пухлую руку:
— Игорь Игоревич, здравствуйте! Рад, рад дорогому гостю!
Нина Васильевна материализовалась рядом, бесшумно расставила на столе содержимое принесённого с собой подноса: две чашки кофе, молочник, сахарницу, и бутылочку рижского бальзама. «Зачет!» — удовлетворенно улыбнулся ей Волегов. Надо же, Слотвицкий в последний раз был у него года три назад, а секретарша всё ещё помнила, какую добавку к кофе предпочитает столь редкий гость.