Франки убивали стариков и больных. Женщин. Детей. Они убивали мусульман как неверных, а потом убивали других христиан как еретиков. Они собрали всех оставшихся евреев и заперли их в главной синагоге. Потом подожгли ее.
В конце концов стенания прекратились, потому что некому уже было стенать.
Позднее историки франков будут хвастать: крови на улицах Иерусалима было столько, что она доходила их закованным в сталь солдатам до лодыжек. Но устроенная ими в Священном городе резня, жертвами которой пали десятки тысяч людей, была еще не самым большим их преступлением. В некогда чистенький зеленый город Маарра, окруженный виноградниками, полями и оливами, из самых недр ада ворвалось запредельное зло. Раввина стошнило после того, как он прочитал полный отчет Альберта Аахенского (хрониста Первого крестового похода), который засвидетельствовал и прославил самую большую победу Сатаны над душами людей. Ибо в Маарре крестоносцы не просто убивали людей. Они поедали своих жертв. Мужчин и женщин варили в глиняных котлах. Детей нанизывали на деревянные вертела и зажаривали живьем.
Раньше раввин думал, что эти истории — типичное преувеличение со стороны тех, кто подстрекал к войне, и просто безумцев, что-то сродни кровожадным повествованиям Священного Писания о завоевании Палестины Иисусом Навином. Подобные сказания о неистовствах имели целью не фактическое изложение исторических событий, а изображение врагов нелюдями. Но ему пришлось самому убедиться, что франки были отребьем в буквальном смысле слова, без всяких аллегорий или поэтических преувеличений.
Как и его народ, старик был известен под многими именами. Среди арабов и своих братьев сефардов[3] он откликался на имя шейх Муса ибн Маймун, будучи главным раввином Каира и личным врачом султана. Бледнолицые ашкенази[4] знали только его подробные и красноречивые сочинения по вопросам права и богословия, которые преодолели величественные горы Испании и распространились в странах Европы, погруженных во мрак невежества. Они называли его на языке предков — рабби Моше бен Маймон. Самые восторженные из его последователей обращались к нему «Рамбам»[5], хотя он не считал, что заслуживал какой-то особенной преданности.
А варвары-франки — по крайней мере, те немногие, кто умел читать и писать, — называли его Маймонид. Они также называли его христопродавцем и другими отборными словечками, которые относились к его народу в целом, но он старался не принимать это слишком близко к сердцу. В конце концов, франки были невежественными дикарями.
Поглаживая косматую седую бороду, как он часто делал, когда погружался в глубокое раздумье, Маймонид медленно шел к огромному шатру султана. И давила на него не физическая усталость, а тяжкое бремя, камнем лежавшее на душе. Гнетущее, сокрушительное бремя истории. Он не знал, сколько ему еще осталось, поэтому дорожил каждым вздохом, как последним. Но воздух отравляли чад факелов и зловоние испражнений людей и животных. Маймонид засмеялся бы, если бы ужас войны не притупил его чувство юмора.
В душе раввин задавал тысячу вопросов своему Богу. О Бог-насмешник, неужели Ты находишь удовольствие даже в незначительных поворотах судьбы? Неужели гибели миролюбивого ученика Твоего от взмаха меча крестоносца недостаточно, чтобы угодить Тебе? Разве так уж необходимо, чтобы последним, что он запомнит перед смертью, было зловоние разлагающихся трупов, испражнений и запах поля битвы?
Но Бог его, как обычно, не отвечал.
Маймонид повернулся и стал наблюдать за приготовлениями к сражению. Солдаты-арабы в чалмах копошились в военном лагере, словно муравьи, бок о бок со светлокожими всадниками-курдами и статными воинами-нубийцами. Казалось, воздух потрескивал от сгустившегося напряжения, которое усиливало и без того крепкую связь этих народов, объединенных общей целью. Ощущение было настолько реальным, что Маймонид почувствовал, как на коже руки у него зашевелились волосы. Такова была сила судьбы. Эти мужчины знали, что они призваны вершить историю. Независимо от того, погибнут они или нет, их деяния навсегда войдут в ее анналы. Их дела будут вынесены на суд тысяч грядущих поколений.
Старик продолжил свой путь, лавируя между мулами и арабскими скакунами, в табун которых случайно забрела коза — ей удалось избежать ножа мясника. Он миновал вереницу верблюдов: одни несли на горбах острые как бритва наконечники стрел из дамасской стали — пополнение запасов оружия, тогда как другие несли драгоценную воду из Тивериадского озера, что к северу отсюда. Сопровождавшие его телохранители во время долгого путешествия говорили о том, что победа или поражение в священной войне против неверных будет зависеть от того, хватит ли им воды. Султан разработал стратегию: отрезать франков от запасов воды на достаточно длительное время и тем ослабить их, прежде чем самому начинать решающую битву.
4
Ашкенази — евреи — выходцы преимущественно из Германии. Разговорный (а позднее и литературный) язык — идиш.
5
Рамбам — еврейское сокращение от полного имени и титула вежливости: рабби Моше Бен Маймон (в западноевропейской литературе — Маймонид, в русской литературной традиции — Моисей Египетский; 1135, Кордова — 1204, Каир), выдающийся средневековый ученый-энциклопедист: философ, врач, богослов, кодификатор законов Торы, духовный вождь евреев своего поколения. Писал на арабском языке.