– Ну почему всех так задевает то, что я позирую обнаженной?
– Да потому, что это заставляет людей воображать, какая ты без одежды. Кого-то это смущает, кого-то восхищает, но признайся, это не то же самое, что работать официанткой в кафе.
Валентайн вздохнул.
– Дорогая Финн, моя работа состоит в том, чтобы вникать в подробности, порой в очень мелкие подробности. Когда я произвожу для кого-нибудь оценку редкой книги, начертание единственной буквы может оказаться ключом, позволяющим отличить подлинник от подделки. Если я консультирую кого-то по поводу жизненно важной информации, эта информация должна быть точной. Если ты смотришь на вещи пристально, ты видишь детали, ты видишь изъяны, а порой ты видишь абсолютное совершенство. И то и другое может быть в равной мере важным.
– Вы имеете в виду рисунок Микеланджело?
– Как пример, конечно. Проблема может заключаться именно в этом: возможно, это вовсе не Микеланджело. Людей иногда убивают и из-за подделок.
– Но тот рисунок был подлинным. Я ручаюсь. Валентайн улыбнулся.
– Не обижайся, детка, но тебя едва ли можно считать авторитетным экспертом.
– А вас можно?
– Ты говорила, что у тебя есть цифровое изображение этого рисунка.
Финн кивнула, порылась в прислоненном к стулу рюкзаке, отыскала камеру и вручила ее Валентайну. Он открыл клапан на дне камеры, достал шнур и подключил к плоскому черному монитору фирмы «IBM». Когда он склонился над клавиатурой, Финн обошла его, остановилась позади и с удивлением отметила, что самого системного блока ни на столе, ни под столом нет.
– Сервер находится в подвале, – не поднимая головы, объяснил Валентайн, как будто прочел ее мысли. – Там прохладнее.
– Что у вас за машина? – поинтересовалась Финн. – Суперкомпьютер или что-то в этом роде?
– Не совсем, – ответил он. – Но близко к тому. У меня бывает много заказов от головастых ребят из Калифорнии, из Силиконовой долины, и порой они расплачиваются со мной не чеком, а компьютерной техникой или программным обеспечением. Ну что ж, приступим.
На экране появилось изображение рисунка Микеланджело в полную величину. Все детали просматривались безупречно.
– Ну? – спросила Финн.
– Я вынужден признать, что он выглядит впечатляюще. И кажется подлинным, во всяком случае на первый взгляд.
Он нажал еще несколько клавиш, и рисунок исчез.
– Что вы делаете?
– Провожу сравнительный тест. У меня есть кое-какие материалы в базе данных. Если потребуется больше, я смогу получить их, запросив дополнительные сведения.
– Что будете сравнивать?
– Слова вон там, в уголке. Посмотрю, тот ли это самый почерк.
Какое-то мгновение экран оставался пустым, потом появилось окно, разделенное на четыре секции, с фрагментом текста в каждой. Валентайн снова нажал клавишу, и в окне появилась пятая секция, с рисунком Микеланджело. Еще одно нажатие, и сам рисунок исчез, осталась одна надпись.
– Сейчас посмотрим, – сказал Валентайн.
Его длинные сильные пальцы умело бегали по клавишам, и Финн поймала себя на мысли о том, каково было бы ощутить прикосновение этих пальцев к своему телу. Впрочем, она выкинула эту мысль из головы, как только с экрана пропала большая часть изображения. Осталось лишь два текстовых фрагмента: выборка из какой-то явно очень старой итальянской рукописи и увеличенная надпись на рисунке.
Финн наклонилась через плечо Валентайна, касаясь волосами его щеки. Она легко прочла строки:
Каксчастливты, букетцветов, зело
Искусновволосыеевплетенный
И, книмприжавшись, счастьемодаренный
Лобзатьбутонамиеечело.
Валентайн подхватил с начала следующей строки:
Иплатьесчастливо, чтодняминапролет,
Собойпокрыв, еенагуюгрудьласкает,
Исетьзлатаятавблаженствепребывает,
Чтокшеенежнойиланитамльнет.
Финн покраснела и отступила на шаг, сообразив, что, пока они читали, она стояла слишком близко к Валентайну.
– Это один из сонетов Микеланджело, посвященный его возлюбленной, Клариссе Саффи. Вообще-то она была куртизанкой.
– Насколько я помню, это самый первый из посвященных ей сонетов, – согласился Валентайн. – А ты, я вижу, молодчина.
– Да вы и сами непростой человек, – пробормотала она, отступая еще на полшага и нервно теребя волосы. – Большинству людей вообще невдомек, что он писал стихи.
– Тогда все писали стихи, – отозвался Валентайн, показывая в улыбке крупные ровные зубы. Он снова повернулся к экрану. – Я думаю, в те времена поэзия заменяла игровые шоу. А теперь сравним начертание букв и посмотрим, что у нас получится.
Медленно орудуя мышкой, он выделил несколько букв в одном тексте, потом отметил те же самые буквы в другом тексте и ввел ряд команд, после чего оба текста исчезли и на экране остались лишь два столбца литер: в одном столбце – взятых с рисунка, в другом – из старинной рукописи, принадлежавшей Микеланджело.
А А
Е Е
I I
О О
U U
Потом Валентайн мышкой стал одну за другой перетаскивать литеры из второго столбца, так что они накрыли первый:
А
Е
I
О
U
– По-моему, все совпало, – сказала Финн.
– По-моему, тоже, – отозвался Валентайн. – Я бы сказал, что твой рисунок определенно выполнен Микеланджело. Почерк, бесспорно, один и тот же. – Он помолчал и спросил: – Дилэни сообщил тебе, как был убит Краули?
– Он сказал, что его задушили, а потом еще и вонзили ему в рот какой-то ритуальный кинжал. – Финн поморщилась. – Честно признаюсь, мистер Краули мне не нравился, но это уже чересчур.
– Ритуальный кинжал? А не помнишь, какой именно?
– Дилэни называл его куммайя… что-то в этом роде.
– Понятно. Испания, Андалусия или Марокко.
– Вы что, все знаете?
– Обо всем понемногу. Как раз это и делает меня опасным.
– А вы опасны?
– Могу быть опасен.
Финн вернулась к креслу и снова села.
– И что же нам теперь делать?
– Пока не знаю точно, – пробормотал Валентайн, не отрывая глаз от экрана. – Это интересно, но…
– Это не те свидетельства, с которыми можно обратиться в полицию.
– Мы ведь имеем все это только в электронном виде. Самого рисунка нет. Кстати, Дилэни ничего не говорил насчет того, нашли ли рисунок в кабинете Краули?
– Нет. Он все время спрашивал меня, где я видела рисунок в последний раз. А я все время отвечала, что Краули держал его в руке. – Девушка нахмурилась. – Похоже, Дилэни вообразил, будто я его стянула.
– Там наверняка должны быть камеры наблюдения.
– Есть. Не знаю только, зафиксирована ли на них я. Но если зафиксирована, это доказывает, что рисунка я не брала.
– А заодно доказывает, что ты его сфотографировала. И это может быть более чем достаточной причиной для визита в твою квартиру.
– Мне такая мысль тоже приходила в голову, но если вдуматься, то все становится еще более странным. Получается, что само существование этого рисунка, независимо от того, подлинник это или подделка, является свидетельством чего-то… чего-то такого, из-за чего стоит убивать.
– Вот-вот, – улыбнулся Валентайн. – Помнишь, что я говорил о хождении кругами? В конечном итоге ты приходишь к маленькой точке истины в центре водоворота. И мне кажется, ты только что это сделала.
– В чем же состоит истина?
– В том, что само существование этого рисунка является основанием для того, чтобы убивать.
– И какого рода эта истина?
– Опасная.
ГЛАВА 16
В три пятнадцать человек в сутане сошел с прибывшего из Рима самолета авиакомпании «Дельта», пропустил свой фибровый чемоданчик через контроль и предъявил строгому, облаченному в униформу сотруднику иммиграционной службы паспорт Ватикана. Согласно документу этого человека звали отец Рикардо Джентиле, и он являлся священником, о чем можно было догадаться по его виду. В действительности все сведения, содержащиеся в паспорте, были ложными, а сам паспорт, хоть и на подлинном бланке и с подлинными печатями, никогда официально не выдавался, не регистрировался и не числился в базе данных Ватиканской паспортной службы в Риме. Контролер иммиграционной службы бросил на клирика суровый взгляд, говоривший, что сей служащий стоит на первой линии обороны в войне против терроризма, вернул паспорт и кивком пропустил пассажира из Рима в Соединенные Штаты.