– Мы прогоним это через МАГИК, посмотрим, что получится.
– МАГИК? – переспросила Финн.
– Многоуровневый анализатор глобальной информационной картины, – пояснил Корницер. – Это программа, первоначально разработанная страховыми компаниями, чтобы помочь своим статистикам и аналитикам в предугадывании проблем. Она сравнивает информацию, анализирует проценты сравнения, подобное с подобным, непохожее с непохожим, – а потом сводит все воедино и выдает четкую картину происходящего. Она может прочесать пару миллиардов вводов такой системы, как «Googl», и выдать вам анализ за несколько секунд. Прогон через все системы – включая закрытые, частные и правительственные – занимает около пяти минут.
– Понятно, – сказала Финн, хотя на самом деле совершенно ничего не поняла.
– Я адаптировал ее для людей из Форт-Мида, чтобы они могли использовать ее для сравнения содержания телефонных звонков, на частотность определенных фраз или слов за данный период времени. Для выявления террористов.
– Это что-то вроде просеивания через разведывательное сито, – вставил Валентайн.
– Похоже, – кивнул Корницер, доброжелательно улыбаясь из-за письменного стола.
Финн рассмеялась. Сидя там с удобно сцепленными на округлом животике руками, он выглядел как гусеница в диснеевском фильме «Алиса в Стране чудес».
– Это действительно похоже на магию, – сказала она.
Улыбка Корницера стала еще шире.
– Жаль, что таких людей, как ты, совсем немного, – задумчиво промолвил он. – Всем компьютеры представляются холодными. Черными и белыми. А они, как вы знаете, не таковы. Ну, может быть, аппаратная часть и такова, но ведь компьютер – это не железо, а программная начинка. Любая же программа несет отпечаток личности своего создателя. Порой ей бывают присущи причуды, капризы, даже некоторая эксцентричность.
Финн не была уверена, но ей показалось, что она услышала легкий намек на британский акцент.
– Deus ex machina, – усмехнулся Валентайн.
– Бог из машины, – с улыбкой подтвердил Корницер.
– Вы оба чокнутые, – заявила Финн.
– Спасибо, – сказал Корницер. – Приятно бывает, когда мое безумие получает должную оценку.
На секунду он задержал взгляд на Валентайне.
– Люди в большинстве своем остерегаются говорить, что у меня мозги набекрень. – В его глазах за толстыми линзами очков вспыхнул лукавый огонек. – Боятся, как бы я не украл все деньги с их банковских счетов или не рассказал их женам про любовниц.
– В свое время ты делал и то и другое, – заметил Валентайн.
– Верно, – сказал Корницер, – но я никогда по этому поводу не злорадствовал. Работал, и ничего больше. Как говорят супергерои, всему свое время.
Он печально покачал головой, повернулся и посмотрел в окно, откуда открывался вид на бесчисленные университетские здания.
– Порой мне хочется вернуться в старые дни. Супермен, Луи Лейн, Бэтмен и Робин. – Он вздохнул. – Зеленая Стрела был моим любимым героем. Я мечтал обзавестись собственными волшебными стрелами, чтобы разить негодяев. Жаль, не могу вспомнить его настоящего имени.
– Оливер Квин, – пробормотал Майкл Валентайн. – А его приятеля прозвали Шустрилой.
– Я не знал, что ты был фаном.
– Я им и не был. Я держал книжный магазин, помнишь?
– Вряд ли можно было назвать его так, – усмехнулся Корницер.
– Это, конечно, замечательно, что вы, двое старых однокашников, предаетесь воспоминаниям, – встряла Финн. – Можно еще вспомнить о Вудстоке, но вообще-то мы сюда не за тем пришли. Тут речь об убийствах, так что…
– Почему бы вам вдвоем не прогуляться по кампусу? – предложил Корницер. – Посмотрите университетский городок, то да се. Заодно купите мне каппучино, двойной, низкокалорийный, с заменителем сахара. Я раздобуду для вас какие-нибудь сведения не раньше чем через полчаса. Такая уйма времени уйдет на ввод в систему полученного от вас материала.
– Хорошо, – кивнул Валентайн и поднялся. – Каппучино, пониженной калорийности, с заменителем сахара, через полчаса.
– Двойной.
– Двойной.
– В таком важном вопросе нужна точность. Корницер улыбнулся другу и обратил все свое внимание к плоскому экрану и клавиатуре.
ГЛАВА 41
Сержант стоял в просторной летней кухне фермерского дома. В массивном каменном очаге, разгоняя холод, горел огонь. После атаки на усадьбу в живых осталось семнадцать человек, девять из них явно гражданские лица, среди которых две женщины и один маленький ребенок. Большинство американцев находились снаружи: караулили немногих немецких солдат, проверяли пристройки или охраняли периметр. В доме были лишь сержант, Корнуолл, Таггарт и Макфайл. При этом оружие имелось только у Сержанта: он поддерживал порядок с помощью автоматического пистолета, который забрал у найденного в развалинах монастырской колокольни мертвого фрица.
Корнуолл составлял список.
– Сообщите свои имена, звания и должности.
– Франц Эберт, директор Линцского музея. Коротышка в очках, темном пальто и армейских ботинках.
– Вольфганг Кресс, штаб Розенберга, Парижское отделение.
Плотного телосложения, румяный человек лет тридцати с небольшим. Бюрократ.
– Курт Бер, тоже из службы Розенберга.
– Анна Томфорд, тоже из Линцского музея. Темноволосая, молодая, испуганная.
– Ганс Вирт, служба Розенберга в Амстердаме.
– Доктор Мартин Цайсс, Дрезденский музей. Дородный, осанистый мужчина с бородкой. Лет примерно шестидесяти, болезненного вида, с бледной, пористой, как старый сыр, кожей. «Ходячий сердечный приступ», – подумал сержант.
– А чей это ребенок? – осведомился Корнуолл. Мальчик, с виду лет семи или восьми, до сих пор не проронил ни слова. Довольно высокий для своего возраста, он имел очень темные, почти черные волосы, большие, слегка миндалевидные глаза, оливковую кожу и большой патрицианский нос. Все это делало его похожим скорее на итальянца, чем на немца. Сопровождавшая ребенка женщина собралась было ответить, но ее опередил Эберт, директор Линцского музея.
– Он сирота, беспризорный. За ним присматривает фройляйн Куровски.
– Куровски. Полька? – спросил Корнуолл. Женщина покачала головой:
– Nein. Судеты, Богемия, поблизости от Польши. Моя семья немецкая.
– Откуда этот ребенок?
– Мы нашли его к северу от Мюнхена, – вставил Эберт. – И решили взять с собой.
– Великодушно, – сказал Корнуолл.
– Я не понимаю, – промолвил Эберт.
– Edelmutig, hochherzig, – пояснил сержант.
– А-а, – кивнул Эберт. Корнуолл глянул на сержанта.
– Это впечатляет. Сержант пожал плечами.
– Моя бабушка была немкой. Дома мы говорили по-немецки.
– На меня произвело впечатление то, что вы знали это слово в английском, – сухо сказал Корнуолл.
– Тут, конечно, есть чему удивляться, – буркнул сержант.
– Вот именно, – хмыкнул Корнуолл.
– Это было не столь… великодушно, как вы говорите, – сказал Эберт. – Это просто необходимо было сделать. Иначе он бы умер с голоду, да?
Он посмотрел на женщину и ребенка.
– Полагаю, он не говорит по-английски?
– Он вообще не говорит, – объяснила женщина. Корнуолл посмотрел на разложенные перед ним на старом буковом столе документы.
– Я вижу, на всех этих бумагах стоят печати Ватикана. Laissez-passers[6] папского секретаря из представительства в Берлине.
– Это верно, – кивнул Эберт.
– Кажется немного странным.
– Может быть, только вам, – пожал плечами Эберт. – Мне нет дела до политической подоплеки. Мое дело – сохранять вверенные моему попечению произведения искусства.
6
Laissez-passer