Тот глядел на меня с лёгкой улыбкой, будто все мои внутренние переживания прочёл как раскрытую книгу.
— Эх, паря. Это с кем же тебя судьба сводила, если служителю Господа доверия нет? Или в вере слаб стал? И с такою ношею на войну? Да… — Афанасий покачал головой, — что солдатке деньги отдать решил, то благое дело. Всё одно сам скоро на казённый кошт встанешь. Аль передумал, а, Гавриил? Имя-то какое, знаешь, что означает?
— Сила Бога или мощь Бога. И я не передумал.
— Хорошо, коли так. А у имени и другое прочтение есть. Помощник Бога, поддерживающий Бога. Вот оно как, Гавриил. Без тебя, значится, никак. Надёжа и опора. Ты помни об этом.
— Буду, отец Афанасий.
— Благое дело, а теперь, Гавриил, давай помолимся и поблагодарим Господа нашего о спасении твоём. Всё в руке Его, — священник встал и развернулся к образам.
Нужно было срочно что-то делать. Этой проверки я уж точно не пройду.
Я бухнулся на колени и, размашисто крестясь, взволнованно заговорил:
— Отец Афанасий. Простите, не могу врать. Не знаю ни одной молитвы, не учён. Дядька, как с войны пришёл, в церковь зарёкся ходить. А сам я ещё в беспамятном детстве ещё при живых родителях последний раз в храме был. Простите, отец Афанасий!
В горнице повисла такая тишина, что слышно было как за окном, где-то далеко-далеко на улице скрипит колодезное колесо.
— Вот оно как… — голос отца Афанасия был на удивление спокоен, — а я-то гляжу, щепотью крест накладываешь, благословенья не просишь. На руке-то что за письмена, бесовские?! — на этот раз голос священника загремел, куда и хрипотца подевалась.
Я похолодел, вспомнив о татуировках.
— Так-то я по глупости, по молодости. Пьяный был. В Томске, у местных китайцев на спор сделал. Наудачу, на здоровье. Обереги охотничьи! — выпалил я скороговоркой.
— Ох, мне. Гавриил, ещё и этот грех! Тело — сосуд души, а ты его поганишь! Неужто не знаешь, что душу свою подчиняешь неведомо кому знаками этими?
— Не знал… — прошептал я, поражаясь мысли о том, что отец Афанасий и сам не знает, как близко он оказался к истине.
— Не знал он… — священник молчал целую минуту. Я не вставал с колен, ожидая вердикта. И он не заставил себя долго ждать, — третьего дня пойдёт новый эшелон. До того будешь исполнять епитимью. С восхода до заката солнца в нашем храме учить тебе назначаю Молитвослов наизусть. Поститься по монашьему чину. Все три дня проведёшь под моим попечением, — отец Афанасий тяжело вздохнул, — нельзя на войну мужу православному без божьей помощи-то…
Нет, я не изменил своим принципам в одночасье. Моё неприятие священников и служителей церкви никуда не делось. Но цель, с которой меня перебросили в прошлое, по определению требует приспосабливаться к местным условиям. Тут уж не до принципиальности. Со своим уставом в чужой монастырь, что называется, не суются.
Мне как воздух нужно было доверие окружающих. Мне нужно на войну! Странник недвусмысленно указал на местонахождение Демиурга на фронте и о том, что судьба его связана каким-то образом с моей. То есть прадедовой. Значит, надо придерживаться линии судьбы предка. Я и так ввёл в неё своей неожиданной болезнью ненужные коррективы. Значит, фронт. И никакой альтернативы. А это значит — присяга! И в этом времени её дают императору и Богу. Подавляющая часть Русской Императорской армии — православные. Поэтому, хочешь не хочешь, а в мой курс молодого бойца должен войти богословский ликбез. А тут сама судьба дарит случай. Да и отец Афанасий, несмотря на свою подозрительность, показался мне правильным человеком. Если бы не он и Марфа, да ополченцы, с которыми я ехал на фронт, неизвестно что получилось. Обещанные Странником и Ремесленником три дня на адаптацию обернулись недельным беспамятством. Может, зря я просил Павла усилить возможности нейротрона по модификации тела?
Не откладывая дела в долгий ящик, отец Афанасий проследил за тем как я оделся, обулся, прихватив весь свой нехитрый скарб, ибо был уведомлен священником, что ночевать сегодня буду прямо в храме. Вернее, проведу ночь в бдениях перед алтарём, после того как поработаю на благо прихода.