Рассчитавшись, получил ещё и перемётную сумку из полотна, куда мне сложили покупки и повесили на шею.
Выходя из вокзала под пристальным взглядом уже знакомого урядника, я напоминал караванного осла или верблюда. Не знаю, сколько весили все мои сегодняшние приобретения в сумме, но при попытке резко повернуться после вокзальных дверей, я чуть не упал. Инерция штука упрямая.
Встреча была горячей и тёплой. Демьян с рыжим Семёном похватали мешки и начали затаскивать их в тамбур.
— Гаврила, неужто кирпичей в дорогу решил прихватить? — унтер, кряхтя и поминая нечистого, последним втащил мешок с пластинами, поверх которых я сложил продукты из ресторана.
— Не, господин младший унтер-офицер, то для дела воинского приспособление. Как сделаю, покажу.
— Ну-ну… Давай снимай шинель. К ужину не поспел, так мы тебе оставили. Кулеш ещё тёплый!
Надо же, позаботились. Тёплое чувство всколыхнулось в груди. Два дня меня знают, а вот же, не забыли. Солдатское братство.
Я стал помогать выкладывать продукты. Народ здорово оживился при виде гостинцев, так что пришлось пояснить:
— Его высокоблагородие, Иван Ильич приказали, что б, мол, дух боевой поднять. Это от мастеровых Златоустовской фабрики воинам русским в залог победы, значит. Ну я и скумекал, на свой вкус. Мало ли что пост. На войне всё-таки. Там ещё конфеты, орехи, изюм с сухофруктами. И по списку я всё, как положено купил. Из своих немного добавил: чеснока четыре фунта, два фунта чая, фунт кофе; перцу, соли и сахару понемногу.
— Из своих что ли, Гаврила? — недоумённо переспросил Демьян.
— Ну и что? Я же с вами кормлюсь? А сам ещё не на довольствии.
— Чеснока-то зачем столько? Да и кофе? Не графья ведь…
— За чеснок спасибо скажете, когда на одной брюкве да каше жиденькой воевать придётся. В тайге, в дальнем походе чеснок первое дело. От цинги, да от тоски. Не кору же варить. А кофе. В караул там, али в ночь на посту, чтоб не спать: разжуёшь пару зёрен, всё полегче! — я улыбнулся.
— Я ж говорил, Гаврила — голова! — влез рыжий Семён.
— Ладно, поглядим потом, — с сомнением качнул головой младший унтер, — сапоги-то прикупил себе, тетеря?
— А то! — я вытащил свою гордость из сумки, вывалив заодно и жилетку с лопатками. На охотничий лапсердак никто не обратил особого внимания, а на лопаты санитары уставились и, не удержавшись, захохотали. К ним присоединился и Демьян.
— Ты чего, Гаврила, лопат столько накупил? Двумя руками от немца закапываться собрался?
— Ничего, господин младший унтер-офицер, завтра с утра наточу их и покажу, куда закапываться собрался.
— Ну-ну, — Демьян держал в руках сапоги, рассматривая и чуть ли не пробуя на зуб кожу, — знатные, Гаврила, ох знатные. Не фасонистые, а по делу. Вот еж ли б так солдатские шили. Эх! Тока гляди за ними в четыре глаза, охотник. Уж больно хороши. Ещё попятит кто. Наши-то ещё ничего, а вот на переформировании или переброске войск гляди в оба. Там это как за игру али за лихое баловство считается.
— Ничо-ничо, пусть попробуют! — отмахнулся я.
— Это чо и всё, что себе взял? На обзаведение? — тряхнул унтер мою пустую суму.
— А чего ещё? Всё равно в Самаре казённое выдадут. Пара белья да портянок у меня есть. Переживу.
— Э, нет паря, так нельзя. Чего ж так-то… — почесал затылок Демьян, — ладно, за обчество ты отработал правильно, за что тебе поклон, артельщик. Тока в следующий раз, прежде чем своё тратить, подумай хорошенько. Деньга она береженье любит. Смекаешь?
— Смекаю, — пожал я плечами.
— Тогда, чтоб запомнил, вот тебе и от меня спасибо, — младший унтер-офицер вытащил из-под своей койки рундук и открыл его, — вот, держи, запасная у меня была. Ещё в Минске брал в еврейской лавке. Сносу не будет.
Я открыл кожаный вытянутый футляр, в котором покоилась опасная бритва с рукоятью из перламутровой кости и клеймом MARX & C. Solingen на лезвии.
— Не то ходишь, как ёж, али вахлак из лесу. Непотребно для русского солдата!
— Но это ж…дорого, — попытался я возразить.
— Не дороже денег, Гаврила.
— Спасибо, братцы, — я встал и не поленился поклониться в пол. Не знаю, откуда это ко мне пришло, но в вагоне одобрительно загудели. Со всех сторон потянулись руки: кто совал пару чистых портянок, кто практически новую исподнюю рубаху…
Семён протягивал на ладони искусно вырезанную из цельного дерева плошку с помазком из конского волоса. Я заинтересовался поделкой:
— Сам сделал?
— А то, — ответил за него Демьян, — рыжий у нас и швец, и жнец. А знаешь, как он на балалайке могёт? Душа плачет.