Я присел на край лавки и, ухватив кружку обеими ладонями, втянул ноздрями аромат.
— Волшебно, Елизавета Семёновна! То, что надо, — я сделал внушительный глоток. По пищеводу прокатилась волна очищающего жара, на лбу выступил пот, — настоящий эликсир Мерлина! — я полуприкрыл глаза от удовольствия, чувствуя, как постепенно возвращаются силы. Лишь неприятное ощущение на левом предплечье, будто что-то жжёт или…кусает кожу. Я небрежно оттянул рукав шинели, потрогал татуировку. Ничего особенного, ни изменения цвета, ни структуры. Ложная тревога? В раздумьях сделал ещё глоток. На этот раз руку дёрнуло значительно сильнее.
Я закрыл глаза и расслабился, делая вид, будто наслаждаюсь напитком. Знание пришло неожиданно и даже как-то обыденно, что ли. Елизавета, эта милая девушка, была Ремесленником. Слабым — огонёк её способностей едва теплился, но уже уверенно светил во тьме мироздания.
Я открыл глаза: девушки продолжали молча следить за моей реакцией.
— Да у вас настоящий талант, мадемуазель! — поклонился я Елизавете, — с такими задатками вам прямая дорога в фармацию! — не удержался я (мало ли?). И тут же бросил осторожный взгляд на Ольгу. Так, похоже, восприняла мои слова скорее, как продолжение заигрывания с девушкой.
— Скажете тоже… — впервые после представления хоть что-то пролепетала Лиза.
— Ну почему же? Такой отвар может вернуть раненому силы, и, учитывая, что многим из лежачих больных противопоказана твёрдая пища, будет хорошим подспорьем в лазарете. Там ведь не только рябина, я правильно догадался?
— Да! Как вы… — встрепенулась Елизавета, но Ольга решила прервать этот поток обмена любезностями.
— Кстати, по поводу больных. Гаврила Никитич, вас хотел видеть один из пострадавших в нападении грабителей солдат.
— Чернявый или лысый?
— Назвался Фёдором.
— А-а-а, Цыган…
Я, провожаемый Ольгой, вернулся по узкому проходу между койками и присел на корточки у указанной постели, слегка тронув за плечо дремавшего солдата. Цыган был бледен, зрачки расширены, но узнал сразу, ухватившись за мою ладонь, будто клещами.
— Сестричка, позволь с дружком парой слов перекинуться? — скосил он глаза на Ольгу. Та кивнула, оставив мне свечу, и вернулась в сестринскую келью.
— Болит? — я слегка тронул замотанную грудь Фёдора.
— А то! — шёпотом ответил Цыган, — ну ты и хват, Гаврила! Чего ж не сказал, что в цирке работал?
— Так я не работал, — опешил я.
— Да ладно тебе, так лягнул Глеба, любо-дорого! Акробат? Французская борьба? И эта…ловко ты про грабителей скумекал. Фараоны да поручик наш утёрлись… Глинский бы точно не потерпел. Уставник, мать его… Уехали бы все в арестантские роты.
— Благодари бога, Фёдор, что я силы хоть немного рассчитал, не то сейчас и роты арестантские за счастье бы почёл.
— Оно-то да, а может, и нет. Фарт, он сегодня один, а завтра другой.
— Ты бы лучше подумал, Фёдор, не о фарте, а о том, что все мы там на фронте по одной жёрдочке ходить будем и держаться вместе надо, а не мериться, у кого хрен толще. Сегодня вон на меня нарвались, а завтра что? Прирежете кого или забьёте? Так не то, что до дисциплинарного батальона, и до каторги недалеко! Вот, о чём тебе и Глебу подумать бы…
Цыган промолчал, недовольно сопя и поблескивая белками глаз.
— Вижу, не всё ты понял, Цыган. Ну да то твоя воля. Ты Глебу передай, как очнётся, я зла не держу и что было между нами, между нами и останется. Давай, выздоравливай, дай бог, свидимся ещё.
Я встал, намереваясь покинуть вагон.
— Слышь, эта, — дёрнул меня за рукав Цыган, — спасибо, что ли…
— На здоровье, — улыбнулся я и стал тихонько пробираться к тамбуру.
Когда я уже потянул за ручку двери, сзади послышался шорох. Дуновение воздуха принесло резкий аромат карболки.
— Нехорошо подслушивать, Ольга Евгеньевна.
— Я не подслушивала, — обиженно поджала губы сестра милосердия, — ваш Цыган шепчет немного тише иерихонской трубы. Да и вас Господь голосом не обидел.
— Правда ваша, мадемуазель. Я надеюсь, вы сохраните в тайне услышанное, тем более что Иван Ильич в курсе.
— Ну, если князь…
— Кто-о-о? — резко развернулся я к сестре милосердия.
— Ох, экий вы, — отшатнулась Ольга, — глаза у вас…
— Простите, я просто не знал, что Вяземский — князь.
— Дальняя ветвь Рюриковичей. Седьмая вода на киселе. Но с фамилией, как любит выражаться наш доктор. Вольнодумец и вольтерьянец, отказался от места, привилегий и титула, уехав в Томск. Говаривали, будто в юности даже бежать решился, чтобы, по традиции, по военной стезе не идти. Мы его на Сибирских высших женских курсах так про себя и прозвали «Мятежный Князь». Он нам курс антропологии с анатомией читал. Но прошу, не выдавайте меня, для него это очень щекотливая тема…