— Так, — сказала я себе, делая шаг назад, готовая закричать от ужаса. — Нужно сказать господину Мартейну…
Но сделать второй шаг я не успела — паучище прыгнул мне на грудь, метнулся к шее и укусил.
12
Я громко вскрикнула и упала на колени, изо всех сил пытаясь оторвать от себя заколдованную мохнатую тварь. Руки соскользнули с сияющего магией тела паука, словно он был намазан маслом.
— Помогите! Помоги… — попыталась позвать я, но голос вдруг пропал.
От места укуса быстро распространялось парализующее жжение. Несколько секунд — и вот я уже не в состоянии шевелить губами и двигать руками. Тело перестало меня слушаться, и я с глухим стуком завалилась набок, на ковёр. Это было ужасно! Я понимала, что очень скоро умру, но невозможность стряхнуть с себя паука или хотя бы закричать делала последние минуты моей жизни совсем невыносимыми. Тварь крепко вцепилась в меня всеми восемью лапами и продолжала впрыскивать яд, а я лежала неподвижно и смотрела, как расплывается и меркнет маленький кусочек голубого неба в раскрытом окне.
«Мартейн Фоули никогда не узнает о моих чувствах», — мелькнуло у меня в сознании. В ответ на это жёсткий и едкий голос Архимагистра Горма отчётливо произнёс: «Рабыня и советник Магистрата? Не бывать такому!» И он прав, конечно же, он прав. У меня не было ни малейшего шанса, ведь господин Фоули не просто был порядочным человеком. Он искренне любил свою жену. Да и я никогда бы не открылась ему, потому что я тоже искренне любила добрую госпожу Адриану и не смогла бы предать её доверие.
Всё было правильно, и понимание этого немного успокоило меня. За свою короткую жизнь невольницы я не успела натворить таких страшных ошибок, за которые мне было бы сейчас стыдно. И по поводу Мартейна я лишь немного помечтала. Ведь мечтать не запрещено?..
Яд разливался внутри холодным пламенем — меня сильно трясло от озноба и в то же время было жарко, будто меня заживо жарили на костре. Скорее бы всё закончилось! Мысли замедлились, начали путаться и наскакивать одна на другую, но я всё цеплялась взглядом за голубое пятнышко неба. Такого же лазоревого цвета были незабудки в ожерелье, которое мне подарила Адриана. Я носила его в потайном кармашке платья.
И тут пятнышко исчезло — его загородила чёрная тень. «Всё!» — подумала я и закрыла глаза.
— Не двигайс-с-с-ся! — просвистел незнакомый мне голос.
Как будто я могла двигаться! Всё, на что меня хватило, — это чуть разлепить ставшие неподъёмными веки. Раздался сухой треск, комнату озарила вспышка магии, а после я почувствовала некоторое облегчение. Мою шею больше не сдавливали жёсткие мохнатые лапы чудовища.
— Не шевелис-с-с-сь! — предостерегающе прошипел незнакомец и влил в мой полураскрытый рот какую-то прегорькую дрянь из маленького флакончика.
Я лежала, не в силах закашляться или сплюнуть невероятную гадость, текущую по языку, а меня тем временем внимательно разглядывали светло-зелёные, как свежая листва, глаза. Это был молодой человек с узким бледным лицом. Его тёмные волосы были собраны в хвост, на щеках и на лбу что-то поблескивало. Несколько раз сморгнув, я сумела рассмотреть, что это была чешуя. Да это же змей, живущий в саду! Змеиный оборотень! Вот только кусать меня он явно не собирался, наоборот — спасал от паучьего яда.
— Меня зовут Хисс, — сказал он, когда мои глаза, видимо, приобрели осмысленное выражение. — Я ус-с-с-слышал твой крик и влес-с-с в окно. Воз-с-с-сможно, ты не умрёшь. Не зс-с-снаю. Лежи тихо, а я позс-с-сову гос-с-сподина Мартейна.
Эти слова отозвались в груди неясной болью. Пламя яда, терзающее моё тело, постепенно утихло. Остался только холод. Он разливался по парализованным сосудам, и я не чувствовала ничего, кроме отчаянного стука собственного сердца, который отдавался в ушах. Но и он становился реже, реже. И вдруг меня пронзила догадка: Архимагистр Горм заколдовал паука для того, чтобы он укусил Адриану, а если я умру, то никто этого не узнает! Советник Фоули так и будет поить этого негодяя чаем с плюшками, думая, что всё их соперничество ограничивается спорами в Совете Магистрата.
Я должна протянуть до тех пор, пока Хисс вернётся с хозяевами, и как угодно — хоть жестами — рассказать им обо всём, что я видела. Тук. Тук… Тук. Как ни старалась я удержаться на краю зыбкой пропасти, меня затягивала тёмная воронка. Неужели этот леденящий холод останется со мной навечно? Тук… И ещё раз, неохотно и тяжело, — тук. А потом мысли исчезли и осталось только ожидание следующего удара. И оно было бесконечным.