Но когда нужно, Свея умела схитрить. Хотя ей совсем не хотелось «лебезить», она все же стремилась понравиться бабушке и была с ней приветлива. И что, по ее мнению, означало слово «лебезить», попять было трудно. Это целиком зависело от ее настроения.
В тот раз настроение у Свеи было плохим. И все из-за Каролины. В чем она провинилась, Свея не говорила. Она просто давала маме понять, что слишком многое в доме идет не так, как следовало бы. Нужно поостеречься! И не позволять бабушке делать что вздумается. У Свеи свое хозяйство, и им управляет она. И не стоит бабушке совать туда свой нос.
Но разве удержишь бабушку? Она хочет быть всюду и устраивать все по своему вкусу. Как ее остановишь?
Свея тряслась от возмущения.
– Ну знаете, хозяйка, это никуда не годится! Она перевернет вверх тормашками весь дом! Мы не можем ей это позволить!
Свея хотела, чтобы мама вмешалась и взяла бабушку «в ежовые рукавицы». Безнадежная затея.
Мама это понимала и поэтому с неожиданной решительностью ответила:
– Пока свекровь здесь, все будет так, как она хочет! Я ничего не могу с этим поделать. Ни я, никто другой. Потерпите, Свея!
И Свея, не привыкшая, чтобы мама так разговаривала, посчитала за лучшее смолчать. Но совсем переменить свое мнение, конечно, не могла, и стычки все же случались.
Однажды Свея решила показать себя перед бабушкой в выгодном свете и в то же время задать перцу Каролине. Намерения ее были по меньшей мере сомнительными, и в том, что случилось, Свее надо было пенять на себя. Она снова завела разговор на свою любимую тему – о всеобщем избирательном праве.
Мы накрывали на стол, и Свея начала ни с того ни с сего насмехаться над «движением синих чулок». Каролина тут же возразила ей, разгорелся спор, и Свея, убежденная, что бабушка будет на ее стороне, стала разглагольствовать об «избалованных женушках», которые только и думают, как бы улизнуть от ответственности и своих семейных обязанностей. Заведя эту старую песню, Свея все время украдкой поглядывала на бабушку.
Но та не произнесла ни звука. Свея, конечно, решила, что бабушка слушает ее, и распалялась еще больше. Но я знала бабушку и видела, что она просто пропускает все мимо ушей. Это тоже неплохо, подумала я. Но тут бабушка прислушалась и вдруг выпалила:
– Кончай ворчать, Свея! Ты даже не знаешь, о чем говоришь! Не могу больше слушать эту чушь. Неужели ты сама не слышишь, какие глупости несешь? Называть избирательное право всеобщим, а женщин его лишать – да это же неслыханно! Как ты, Свея, можешь допускать такое? Ты, которой только дай похозяйничать! Или ты хозяйка только в этих четырех стенах?
Да, на этот раз Свея получила как следует. Но только все зря. Она так и осталась при своем. И думаю, едва ли сама понимала это. Так или иначе, она благоразумно смолчала. Вполне возможно, что она и не слушала бабушку.
Если мужчины, продолжала бабушка, допустят женщин в свое общество, то, возможно, и женщины, в свою очередь, допустят мужчин к домашним делам и возложат на них большую ответственность. От этого выиграют обе стороны.
– Взгляни, например, на моего сына Карла Вильгельма. Он понятия не имеет о том, что творится в доме, и лишь изредка осмеливается сунуть нос на кухню. У него нет никакой ответственности, и он вряд ли когда-нибудь смог бы один со всем справиться. Это трагедия. Это тупик и для мужчины, и для женщины. Такое больше не может продолжаться.
Так бабушка ответила Свее под Рождество 1911 года, и никто не возразил ей. Папа только что заглянул на кухню и тут же ушел. Никто не спросил его, что ему нужно, хотя он и сам, наверное, этого не знал. У мамы был немного испуганный вид. Бабушка улыбалась.
Теперь весь сочельник будет испорчен, подумала я и посмотрела на Свею. Но я все же плохо знала свою бабушку. Сразу после этого разговора она похвалила Свею за прекрасный вкус и заботу, и они вновь поладили. Свея забыла свою досаду и засияла, как солнце.
Нет, бабушка не хотела испортить сочельник.
И мы провели чудесный вечер.
Свея и Каролина были с нами. Почти все было готово, и им не нужно было корпеть на кухне. Конечно, им приходилось мыть посуду и бегать туда-сюда. Раньше я не задумывалась о таких вещах, само собой разумелось, что прислуга должна выполнять свою работу. Но теперь, после того прекрасного дня у Флоры, когда я помогала Каролине во всем, мне было нелегко смотреть, как они стараются для нас. Я пыталась как можно незаметнее помогать им, но Свея, увидев меня, заявила, что мне нечего делать на кухне.
Я не нашлась, что ответить, а она резко сказала мне, чтобы я тотчас шла к родителям, и я больше не осмелилась помогать.
Когда пришел черед дарить рождественские подарки, я снова почувствовала себя мучительно неловко. Конечно, про Свею и Каролину не забывали. Но то, что дарили нам, и то, что доставалось им, – это была большая разница. Мы писали целые перечни того, что нам хотелось, и получали всегда особые и хорошо продуманные подарки. А горничным из года в год дарили одно и то же. Материю для рабочей одежды неизменно синего цвета. Или иногда черного для платья, которое им полагалось надевать по воскресеньям и к приходу гостей. Белые ситцевые передники или фартучки с воланами и маленькие шапочки. Носовые платки. Щетку для волос или ручное зеркало. Горничные получали также марципановых свинок или мелочь в конвертах.
Я не думала об этом раньше, но теперь мне стало тяжело это видеть.
Хорошо, что бабушка была с нами. Ее подарки подняли настроение. Бабушка не делала между нами различия – для всех у нее были особенные подарки. Кстати, бабушка всегда дарила на Рождество книги.
В том году она подарила мне «Дэвида Копперфилда» Диккенса, Роланду – «Книгу джунглей» Киплинга, а Наде – «Путешествие на кошке». Бабушка купила еще «Трех мушкетеров» и «Дом Лильекроны» Сельмы Лагерлёф.
Каролина получила в подарок «Нортулльскую компанию» Элин Вэгнер. Было заметно, что она рада. Единственной, кому бабушка не подарила книгу, была Свея, но все и так знали, что она не тратит времени на чтение книг. Вместо этого бабушка преподнесла ей рождественский журнал.
Потом мы танцевали вокруг елки и играли в рождественские игры. Каролина показалась мне необычно молчаливой, хотя лицо у нее было довольное. Ее тянуло к Наде, а Надю к ней.
Папа держался тихо и скромно. Но он так редко вел себя иначе, особенно в сочельник. Он покуривал трубку и наблюдал за нами. Было видно, что ему хорошо и весело, но почти все время он молчал.
Мне показалось, что, когда он смотрел на Надю и Каролину, его взгляд становился чуть теплее. Но стоило Каролине почувствовать это, в ее глазах появлялась настороженность и она смотрела на него далеко не так дружелюбно. Мне вспомнились ее слова, которые она сказала по дороге к Флоре: «Я счастлива, что не родилась в такой семье, как твоя!». Может, именно такие мысли приходили ей тогда на ум.
Хотя почему бы ей так думать? У нас был такой чудесный вечер. А бабушка была просто великолепна. Мы то и дело хохотали над ее шутками, и Каролина тоже. Она смотрела на бабушку с непритворной радостью. Но разве можно было смотреть на нее иначе? Даже Свея перестала метать недовольные взгляды.
Надя уходила спать раньше нас, и Каролина пошла вместе с ней, чтобы проводить ее.
Я ждала, что Каролина вернется, но она так и не пришла. Мама уверяла, что Каролина пожелала всем перед уходом доброй ночи, но ни я, ни Роланд этого не слышали.
Я заметила, что Роланд разволновался, когда она не вернулась. Он все время поглядывал на дверь и в конце концов встал и ушел. Я решила, что он пошел наверх, чтобы попытаться вернуть Каролину. Но через минуту он возвратился один.