На полянке, с трех сторон заросшей все тем же малинником, привалившись спиной к кряжистому вязу, полулежала молодая женщина… Нет, скорее девушка. Едва ли старше незамужней сестры Яска. И даже дешевые бусы на бледной шее такие же. Только взгляд другой — гаснущий, больной.
Девушка встрепенулась, заметив ребят.
— Помогите мне… — бескровный рот едва разомкнулся. — Пожалуйста… Я умираю.
Яск гулко сглотнул. Голос девушки был слаб, и страдания в нем хватало, но вызвало оно не сочувствие, а неприязнь. И облегчение. Сразу понятно, что тот, кто едва дышит, вряд ли способен на колдовство.
— Это Оборотень?
— Да кто его знает, — Летяга нервно облизнул губы, — даже ребенок может оказаться Оборотнем.
— Я думал, они должны выглядеть… другими, —Яск запнулся, не умея выразить беспокоившее его ощущение. Оборотню положено быть более солидным, что ли. А тут какая-то тощая девка.
— На охотника она не похожа. К тому же она жива, и даже не заметно, что ранена, —Летяга тяжело обвис на своей сучковатой подпорке, будто разом истратив весь прежний задор и запал. — А все остальные мертвы… Значит, она и есть.
Будто стужей повеяло в кольце из малинника. Хлипкая девчонка у вяза сделалась зловещей и обманчивой. Умирающая ведьма — нарочито слабая, нарочито страдающая. Только приблизься!
— Пошли! — Яск, обмирая, дернул приятеля за рукав. — Идем отсюда!
—Она не опасна. Она умирает.
— Вот и хорошо.
— Ей больно. Может, поможем ей?
Яск аж задохнулся от изумления и испуга.
— Спятил?!
Девушка у вяза шевельнулась. Едва-едва, повела плечами, пытаясь переменить позу. Белое лицо сделалось и вовсе прозрачным. Ран на ней и впрямь не видно, но то, что жить ей осталось недолго стало ясно и так.
—Воды!.. — шелестящий голос был исчезающе тих. — Дайте мне хотя бы воды… Пожалуйста…
— Не вздумай ей помогать! Это же Оборотень!
— Предлагаешь просто уйти?
— Пока не поздно… Или ты, — Яск вытаращился на приятеля, осененный запоздалой догадкой. — Или ты надеешься, что она… излечит тебя? Ты за этим сюда шел?!
Напряженная физиономия Летяги закаменела. Обветренные, в мелких струпьях губы стиснуты опрокинутой скобкой. Покалеченная рука подрагивает, ерзая то к поясу, где фляга, то за спину, будто отзываясь на сумятицу в голове хозяина.
— Они же лжецы! —Яск даже осип от негодования. — Им нельзя верить!
— Куда уж ей лгать, — и голос Летяги стал хрипл до неузнаваемости.
— Это ж Оборотень! Чудовище! Забыл, что мы дорогой видели?
Летяга, поколебавшись, все же принялся снимать с пояса фляжку.
— Ты чего? — ужаснулся Яск. — Пусть сдохнет!
— Пожалуйста… воды! — взмолилась девушка, щуря темные от боли глаза. На синеватом виске бьется крошечная жилка.
Она не кажется страшной. Просто девчонка, худая, плохо стриженная. Таких полно в послевоенные времена, прибившихся к тем, кто сможет их прокормить и обеспечить, в обмен на нехитрые услуги. Неужто и она зарабатывала тем же? Или таилась по лесам, пока ее не спугнули охотники?
Низко ж пали прежде могучие Оборотни.
— Да, — бормочет Летяга, путаясь в ремнях, закрепляющих флягу на поясе. — Вот, сейчас… Не бойся. Вот вода… — он делает к лежащей девушке осторожный шаг, наклоняется, подает посудину покалеченной рукой… Фляжка трясется, вода выплескивается из отверстия.
Девушка оживает, со всхлипом шевелится, пытается благодарно улыбнуться. Приподняв голову, тянется к прыгающей фляге.
И вдруг…
Нож Летяги, — самодельный, но острый, — будто сам собой впрыгивает в свободную здоровую руку парня и размашисто перерезает доверчиво открывшееся, хрупкое горло девушки.
— Что ты… — Яск вскидывается в ужасе, когда лаковая, темная жижа заливает тусклое лезвие, белую девичью кожу, дрянные бусы. — Делаешь?!
Летяга, выронив нож, валится на колени перед содрогающейся жертвой, припадает к ране, пытаясь слизать кровь. Вцепляется в обмякшие плечи девушки, глотает, сопя от напряжения, выплескивающуюся тугими толчками жидкость.
Яск пятится, пока не натыкается на шершавый ствол. Обхватив дерево руками, переламывается в пояснице. Яска рвет мучительно и быстро. Уже через пару секунд, он снова поднимает голову, и видит, как Летяга отшатывается от неподвижной девушки и встает, машинально обтирая окровавленные руки о рубаху. Опрокинутая фляга, забытая, лежит в траве.
«…на пролитую кровь Оборотня являются чудовища…» — вспомнил вдруг в панике Яск деревенское предание. Обессилев, сполз вниз. Все одно не убежать…
— Ну?! — Летяга таращится на свои руки (одна — увечная, другая — здоровая, но сейчас обе сведены будто судорогой), жадно оглядывает себя, словно надеясь увидеть нечто новое. — Ну, где же? Как же…