Надо мной покачивалась синева небес, неаккуратно разведенная облачными белилами. На их фоне светлый парус казался серым и грязным. Да, наверное, и был таким. На мятом полотнище нарисована летящая птица.
Моя спасительница, ловко управляясь с парусом, одновременно взволновано посматривала на меня. Она оказалась вовсе не девчонкой, а худенькой, невысокой девицей, скорее всего моей сверстницей. Светло-русые волосы небрежно подобраны вверх, а сложение одновременно угловатое и легкое, как у подростка, подчеркнуто одеждой, словно одолженной у ее старшего брата.
— Ты так страшно падал… — тихо повторила она.
— Только я?
— Больше я никого не заметила.
— А с-самолет? — Озноб то уходил, то возвращался, сопровождаемый стуком зубов.
— Он еще держался в воздухе, когда скрылся за Зубцом… — собеседница махнула рукой. Я, с трудом приподнявшись, посмотрел в указанном направлении. Темный остров высился разрушенным зубом, вонзив в небо уцелевший длинный обломок. Вокруг вились точки птиц.
— Береговые дозоры кинутся прямо туда. Наверное, никто, кроме меня не заметил, как ты свалился, а если и заметили, то вряд ли надеются, что ты жив.
Девушка оценивающе окинула взглядом воду за бортом, окрестности, что-то соображая, вздохнула и, как мне показалось, не без колебания пообещала:
— Я отвезу тебя до Бароновой плеши.
— К-куда?
— То есть до острова Старокоронного. Там есть врачи. Да и с самолетным гнездом связаться можно. Тебя ведь тоже станут искать, когда… — собеседница замялась, не договорив.
— Когда подсчитают т-тела? — закончил я.
— Они могли выжить, — горячо возразила девушка. — Я видела, самолет старался планировать и, может, они уцелели. Хоть кто-нибудь… У тебя там остались близкие?
— П-попутчики.
Я, не задумываясь, прижал ладонь к груди, нащупывая через сырую ткань рубашки холодный амулет. Тот не подавал признаков жизни.
Девушка перебралась поближе, опустившись рядом на колени, глядя участливо и слегка настороженно. Она неуловимо напоминала Никку. Оттенок волос почти такой же. Но лицо круглое, со светлой, незагорающей кожей и с высокими скулами, под которыми при малейшем движении губ легко намечаются две ямочки.
— Хочешь пить?
— Да, — я жадно облизну обметанные морской солью губы.
— У меня есть вода и горячий чай. Только чай сладкий…
— Великолепно, — с чувством сказал я, завозившись, чтобы сесть. — Сладкий чай — это то, что нужно.
Девушка легко снялась с места, не покачнув лодку, переместилась на корму и возвратилась с жестяной кружкой и флягой-термосом в футляре из потертой рыбьей кожей. Я потянулся к кружке, рукав пополз вниз, снова обнажая запястье.
Ее взгляд зацепился за браслет. После легкой заминки она отвела глаза и как-то странно — неприязненно, но мимолетно — поморщилась. Будто заметила нечто не опасное, а скорее неприличное. Или уродливое.
— Еще есть хлеб, но он вчерашний. Подсох немного, — произнесла девушка, как ни в чем ни бывало. — И сыр.
— Нет, благодарю, — мне все еще казалось, что желудок обвит вокруг позвоночник, и мысль о еде не вызывала энтузиазма.
Если любой отвар из неведомых трав именовать чаем, то напиток в термосе определенно мог претендовать на это звание. Зато он действительно был горячим и действительно сладким. Ничего более вкусного в жизни не пил. Только зубы слишком громко стучали о жесть кружки.
— Тебе бы надо обсушиться, — заметила девушка обеспокоено. — Иначе горячка прицепится. Если хочешь, я дам тебе свою куртку. Она большая, тебе подойдет.
Не сомневаюсь. Похоже, что почти вся верхняя одежда девушки происходила из мужского гардероба. Во всяком случае, клетчатая рубашка точно оттуда — широкий ворот лежал на девичьих плечах, как грубое декольте, обнажая тонкую шею и хрупкие ключицы. И здоровенные перчатки, которые валялись возле весел, явно сделаны по мерке мужской ладони.
Я стиснул зубы, усилием воли прекращая ознобную дробь, и решительно солгал:
— Не так уж и холодно.
Браслеты не произвели на мою спасительницу особого впечатления. Возможно, и созерцание амулета не наведет ее на ненужные ассоциации, но рисковать не хотелось.
Недоумение на лице девушки внезапно сменилось смущенным замешательством.
— Ой, прости, пожалуйста, за бесцеремонность. Если тебе неловко раздеваться, я отвернусь, — немного скованно заверила она. — Я забыла, что у южан правила другие.
— С чего ты взяла, что я южанин?
— А у нас все приезжие — с юга, потому что севернее никто не живет.