Я прикрыл глаза ладонью от солнца, рассматривая беготню внизу. Ох, не нравится мне это…
* * *
Скалистый обрыв с восточной стороны острова только казался неприступным.
Крестокрыл недовольно фыркнул, выгибая шею и выцеливая себе место приземления. Брякнулся оземь словно куль с мясом и костями, даром, что весил для своих габаритов не так уж много.
Я с размаху щелкнул челюстями, услышал слабый треск и машинально проверил сохранность зубов, опасаясь, что и впрямь придется оправдывать название собственного родового поместья. Зубы остались целы, а хрустнула фляга из теоретически небьющегося стекла, произведенная аж на Глянцевой связке.
— Что б тебя! Стрекоза четырехногая!..
Крестокрыл лишь скосил круглый глаз. Припасенная на дорожку вода неудержимо потекла сквозь трещину в сосуде. Между прочим, мастера дают пожизненную гарантию…
— Жди!
Не слишком довольный крестокрыл отступил в тень редколистого, ветвистого деревца, прочно вцепившегося вздутыми, словно жилы, корнями в камни.
Я двинулся вниз, следуя извивам тропы, по едва заметным уступам на туше скалы. Тропа сбегала к подножию и исчезла, смытая взъерошенными волнами. Разувшись и уложив одежду в припасенный рыбий пузырь, я вошел в воду. Морская вода щипала царапины. Зайдя поглубже, я несколькими гребками миновал захламленную суету прибоя и… Красота! Волны покорно подхватили и понесли прочь.
Прямиком к крошечному соседнему островку. Я почти не шевелился, пока меня не накрыло его тенью.
…Малые островки вокруг Черноскала когда-то были его частью. Маги подняли со дна венец скал вокруг своего обиталища, населив их сторожевыми драконами. В сражениях драконы погибли, скальная цепь разрушилась, но пара-тройка островов торчала вокруг Черноскала, как редкие зубы в стариковской челюсти.
В пещере острова, незамысловато прозванного Драконьим логовом, обитал, как и положено, дракон.
— Явился, — брюзгливо проворчал вышеозначенный дракон.
— И тебе добрый день, — сказал я, оскальзываясь на коварно осыпающейся каменной крошке и с трудом восстанавливая равновесие.
Гранитная плоть здесь была обманчивой, как болото. Местами, опаленная драконьим дыханием, она спеклась до звонкой стеклистой твердости, а рядом поддавалась легко, словно рыхлая плесень. Оттого всю поверхность острова покрывали причудливые каменные изваяния, бесчисленные рытвины и расселины.
Может, поэтому дракона так никто и не обнаружил.
— Отбываешь? — лениво осведомился дракон.
— Я только прибыл, — возмутился я, вынимая одежду из упаковки и прикапывая сдувшийся рыбий пузырь в щели между гранитными обломками. — Отработал очередную порцию… м-м… общественно полезной каторги.
— Повеселился?
— Да как всегда. Недели четыре разнообразного принуждения… Теперь на какое-то время отвяжутся. — Тут я вспомнил о прибывших гостях. Сердце царапнуло нехорошее предчувствие.
Да нет! Не может быть! Рано еще. Я же только-только…
— Когда тебе надоест? — бесцеремонно прервал ход моих нарастающих опасений дракон.
— Давно, — машинально отозвался я. — То есть… Что надоест? Принудительное благодеяния неблагодарному человечеству?
— Когда тебе надоест возвращаться к ним? Ты еще ребенком прибыл на мой остров. Ты нашел способ сладить с заговоренными течениями. Если бы ты захотел, то…
— При чем тут течения… Мой сторож всегда при мне.
— Отговорка.
— Хороша отговорка, способная выжечь из меня душу. Ну, или то, что у меня там вместо души.
— Не бери на себя больше, чем следует, — проворчал дракон. — Душа у тебя есть, коли ты человек.
— Ну, а всякая душа обременена телом. Которое очень не любит, когда ему причиняют боль. А вот тут счетчик дозволенной свободы! — жестом ювелира, демонстрирующего фальшивку, я небрежно подцепил большим пальцем цепочку, висевшую на шее, и оттянул ее в сторону, выдергивая из ворота рубашки черный амулет. Достаточно длинная цепочка позволяла амулету свободно скользить вокруг шеи, но снять ее было невозможно. Все звенья представляли собой единое целое.
— Экая безделушка, — неопределенно процедил дракон.
Я невольно содрогнулся. С могуществом этой «безделушки» я свыкся, но не помнить о ее силе не мог.
— Тогда вот это… — Я вытянул руки, высвобождая запястья из рукавов. На каждом из них болталось по свободному металлическому браслету из неяркого металла. Браслеты покрывали неброские узоры, родственные тем, что были на амулете. А также тем, что уродовали мою собственную кожу. На сгибах запястий, на внешней и внутренней стороне каждого темнело замысловатое клеймо. — На мне железа больше, чем на иных галерных рабах… — пробормотал я.