- Зови меня Ваадж.
- А я Зезва, из Горды. Впрочем, ты это знаешь.
- Знаю... - Ваадж помолчал, играя стаканом. Зезва медленно ел свою курицу.
- Зачем приехал? - наконец, спросил Ваадж. - Что тебя привело в славную деревню Убик? А, Зезва?
- А тебе какое дело?
Ваадж засмеялся, откинулся на спинке кресла, скрестив на груди руки в черных перчатках.
- Мне-то никакого, Ныряльщик.
- Чего спрашиваешь тогда, курвин корень?
- Просто так, из интереса.
- Любопытной Маквале, - проворчал Зезва, - нос оторвали.
Ваадж захохотал еще сильнее, снял перчатки и шляпу. Зезва уставился на него. Ну вот, так и знал, подумал он. Чародей, дуб его дери! Перстень чарский на пальце. Лицо продолговатое, усов нет, только черная, как смоль, борода закрывает половину груди. Глаза голубые-голубые, как у жителя Кива или Элигершдада. Волосы заплетены в короткую косичку. Зезва хмуро опрокинул стакан вина. Неплохое.
- Ну, раз не хочешь говорить, - стал серьезным Ваадж, - то и спрашивать больше не буду. Убик - хоть и большое село, но делать тут особо нечего. Во всяком случае, тевадскому гонцу. Думаю, ты просто привез письмо местному гамгеону от светлейшего тевада Мурмана. Я угадал?
- Уф, подумаешь, - фыркнул Зезва. - Тут и баран догадался бы. Разве нормальный человек попрет ночью к дэву на рога? А светлейший тевад Мурман, чтоб ему пусто было, накатал письмецо и отправил меня в Убик! А что? Хочешь почитать, чудик?
- Ты всех чародеев чудиками называешь? - снова заулыбался Ваадж.
- Всех. Вы ж сплошь обманщики. Думаете, если в стекляшках зловонные жидкости смешиваете да взрывы устраиваете, то уже волшебники? Чудики и есть. Ну а ты, судя по физии, не просто чудик, а наемный чародей, и в Убик пожаловал по делу. Видно, завелась тут нечисть, вот эры-крестьяне тебя и призвали на подмогу. А может, и сам сельский староста-гамгеон, кто знает. И как, много платят, а?
- Вот как, значит, - протянул Ваадж, по-прежнему улыбаясь. - Хозяин! Подойди-ка, сделай милость.
Детина почтительно приблизился к столу и поклонился. Зезва заметил, что у корчмаря лицо стало серым от страха. Он вздохнул. Боится народ магов, понятно. Ваадж, конечно, не кадж, но все же… Ах да, это он не мага, а меня испугался, вспомнил он и помрачнел. Снова сплетники слухи дурацкие распускают.
- Скажи-ка, любезный, - обратился к хозяину Ваадж, - все ли спокойно в славном селении Убик?
- Что вы, ваше чародейство, - взмахнул руками корчмарь, - Ормаз с вами! О каком спокойствии речь? Мы уж и позабыли, как оно выглядит-то, спокойствие-то! Нету тута спокойствия-то, нету!
- Да? - прищурился Зезва. - А скажи-ка, гамгеон уже спит, а? Дело у меня к нему срочное.
- Спит ли? - икнул хозяин, пуще прежнего взмахнув руками. - Спит наверняка, отсыпается, завтра-то в ночь хлопоты предстоят ему и семье евойной!
- Он, что, кровосос, что ли?
- Упырь?! Ох, священный дуб с вами, господин! Вот кровососов нам и не хватает для полного набора-то!
- Погоди ты со своим дубом, - поморщился Зезва, - я тебе что, дэв лесной? Говори по делу, что творится у вас, раз уж чародея наемного на помощь призвали.
- А твориццо у нас ужасть настоящая, милостивый господин, ужасть! - закивал хозяин, зачем-то оглядываясь. - Повадились к нам али речные ходить.
- Али? - помрачнел Зезва. - Духи речные? Ну, светлейший тевад, дуб тебе в зад, ну, Мурман...
- Погоди, - улыбнулся Ваадж, - дай договорить человеку.
- Сын нашего гамгеона Аштарт, - продолжал трактирщик, - влюбился в деву али, клянусь дубом! Сколько ни говорили ему, не ходи на речку, где али водятся, не испытывай судьбу. А он, молокосос, не послушался!
- Но ведь али, особенно женского пола, заманивают беспечных путников в воду и топят, - задумчиво проговорил Зезва, делая глоток вина. - Этот ваш Аштарт и вправду дурень, как я погляжу. А к дэвам в кости поиграть он еще не ходил, а? Или к каджам?
- Ох, дэвов - та с каджами и не хватало нам-то, - отшатнулся хозяин. - Священный дуб с нами, не дай Ормаз... С вашего позволения, к камину отойду…
И корчмарь, покачивая головой, отошел к камину подбросить дров.
- Влюбиться в али, - покачал головой Ваадж. - Надо же.
- Вот-вот, господин, и я о том же. За Убиком есть речка, Иорка та речка зовется. Славная там форель, скажу я вам. Только вот рыбачить туда мы уж не ходим, потому как завелись там али проклятущие, и женского и мужского значицца пола. Стали они губить народ. Али-то, знаете, обернуться может чем угодно - знакомым вашим, лошадью, собакой, котом. Даже мамой родной. У, нечисть поганая...
- Понятно, поганая, - прервал Ваадж. - Дальше что?
- Дальше-то? Аштарт, значицца, влюбился в али златовласую, что на Иорке плескаться любила. Потерял свет и покой, не могу, говорит, жить без нее, кожну ночь снится, проклятая! Выслежу, да и украду, отнесу в отчий дом! Стали мы, значицца, предупреждать дурня-то, не ходи, мол, пропадешь зазря! Али подпустит к себе, поиграется, тело девичье покажет, а потом хвать и на дно утащит на веки вечные! Но не слушал нас Аштарт. Пойду, говорит, и все тут. Уговаривал его отец, но все напрасно, собрался он и пошел было на речку-то, но тут случись вот что: посоветовал ему отец в сердцах, что, раз уж сгинуть решил, то пусть сперва совета-то у ведуньи деревенской спросит.