Хотанг некоторое время смотрел, как арбалетчики сгоняют в кучу уцелевших купцов, силой усаживая их на землю.
- Один лучник ушел, мы пропустили его, как ты и сказал, Элан.
- Отлично, Хотанг, отлично, - Элан закутался в плащ, передернул плечами. - Однако ж, прохладно уже по ночам, скажу я тебе!
- Что делать с купцами?
- Отпустить, предварительно облегчив содержимое их кошельков и повозок! Не забывай, Хотанг, мы ведь разбойники с большого тракта!
- Как скажешь.
Предатель еще раз взглянул на труп Сарена, ухмыльнулся и отправился к дрожащим от страха купцам. Элан презрительно посмотрел ему вслед, затем опустился на колено рядом с телом командира наемников. Бережно закрыл глаза солнечника. Тяжело вздохнул. Какой-то купец тихо поскуливал от страха.
Когда осеннее солнце только показало краешек своего диска над слегка волнующимися водами Темного моря, в Южные Ворота славного города Цум кто-то сильно и настойчиво постучал.
- Открывайте! - раздалось из-за ворот на солнечном языке. - Так душевники встречают гостей?!
Наконец, охрана зашевелилась. Два заспанных солдата с нашивками Душевного Отряда, недовольно ворча, взобрались на стены и уставились на трех незнакомых всадников.
- Ну, чего надо? - грубо спросил один из солдат на языке душевников.- До открытия ворот еще нескоро, вот петухи пропоют и...Так что, нечего здесь шуметь, а не то, клянусь священным дубом, мы вас попотчуем болтом!
- И еще, - мрачно сплюнул второй солдат. - Тут вас не Мзум и не Горда, а Цум!
- Мы это знаем! - вежливо ответил уже на душевном один из путников - высоченный и толстый монах в рясе Храма Дейлы.
- То-то же, - проворчал солдат, рассматривая спутников монаха: тщедушного долговязого юношу и небритого дворянина с заплетенными в косичку черными волосами. - Умеете, когда нужно, уважать наш язык.
- Взгляни вот сюда, о, храбрый воин! - небритый рыцарь высоко поднял руку со сжатым в ней свитком. - Видишь?
- Ну?
- Печать Ламиры, королевы Мзума! Мы из столицы с миссией к светлейшему гамгеону славного Душевного тевадства.
Душевник скривился, словно увидел змею. Несколько мгновений рассматривал дворянина с косичкой. Его напарник как бы невзначай положил на согнутую руку заряженный арбалет. Глаза небритого с косичкой сузились. Монах и тщедушный юноша переглянулись.
- Добрые люди! - вмешался монах, кладя руку на плечо небритого рыцаря. - Мы вовсе не мошенники или разбойники, можете сами взглянуть на печать, дабы удостовериться в подлинности наших полномочий.
Солдат скривился еще сильнее. Арбалетчик как-то странно ухмыльнулся.
- Сказано вам - ждите открытия ворот! И готовьте пошлину за вход,- еще раз подозрительно оглядев всех троих, душевники спустились со стены, о чем-то тихо переговариваясь.
- Отличное произношение, - сказал небритый с косичкой, слезая с упитанного рыжего жеребца. - Хорошее, я смотрю, дают образование в храмах, отче! Может и мне стать монахом, а, брат Кондрат?
- Тебя не возьмут, Зезва, - покачал головой монах, ослабляя подпругу своей лошади и что-то ища в седельной сумке.
- Почему, отче?
- Потому что ты грешник и богохульник.
Зезва Ныряльщик усмехнулся, привязал коня к вековому дубу и уселся прямо на желтую траву, опершись о могучий ствол исполинского дерева. Дуб возвышался неподалеку от пологого берега, на который медленно накатывались невысокие волны Темного моря. Справа от расположившихся путников высились башни Цума и темнели негостеприимные ворота. Слева, почти до самого горизонта тянулся пляж, покрытый мелкой галькой. Сверкали брызги над длинными дамбами, а вдалеке чернела башня маяка, что возвышался у входа в Цумскую бухту. Кричали чайки. Дул свежий морской ветерок.
Третий всадник, худощавый нескладный юноша, все это время хранил молчание, лишь пару раз улыбнулся, прислушиваясь к незлобливой перепалке спутников. Он принялся гладить свою кобылу, посматривая в сторону городских ворот.
- Каспер, а ты говоришь на языке душевников? - спросил Зезва, зевая.
- Я?
- Нет, мой конь Толстик!
Брат Кондрат стал неодобрительно качать головой, а Каспер смущенно потупился. Услышавший свое имя Толстик недоуменно заржал, покосившись на хозяина.
- Немного. У нас в деревне жило несколько семей душевников, и, когда я был маленький, то часто играл с их детьми. Они меня и обучили языку.
- Где же теперь эти душевники? - поинтересовался отец Кондрат, прикладываясь к пузатой бутыли, извлеченной, наконец, и сумки. - Хорошее винцо, клянусь Дейлой... По-прежнему живут в твоей деревне, сынок? Ну и хвала Ормазу, я всегда говорил, что...