Глава 1. Плата за доброту
Когда меня привели, всё уже было готово. Курились жаровни с раскалёнными докрасна «печатями отчуждения», переминались в стороне палач и кузнец, а дымчатый клинок мой дрожал от страха, лежа на изрезанной знаками наковальне, поверх кольчуги.
Сам я, избитый и связанный, стоял сейчас на коленях перед алтарём, готовясь к тому, что гораздо хуже смерти. К изгнанию. Через несколько минут меня заклеймят, на спине, груди и ладонях выжгут «печати отчуждения» - изображение птицы, перечёркнутое копьем - знак того, что моя душа никогда не попадёт в небесный чертог Сагора. Потом вместо заклятого клинка мне дадут обычный заточенный кусок стали и выдворят за пределы Сломанного Копья. Навсегда...
Одного жалко - попить так и не дали, сволочи. Светлый Сагор, о чём я думаю?! Часы отсчитают положенные мгновения, и я лишусь всего...
- Рен Ловари де Гонсар, вы обвиняетесь в убийстве четверых братьев-монахов! Именем Светлого Сагора, я обрекаю вас на изгнание, дабы каялись вы в том, что совершили, и молили светлое небо о прощении, и познали, что есть Бездна Земная!
Ну и орёт же этот толстяк, лучше бы тонзуру тщательнее выбрил, вон волоски топорщатся. А пить хочется так, что горло сводит.
- Не прикрывайся божьим именем, слепец, - прохрипел я. - Только Ему меня судить!
Толстяк сбился, побагровел, перевёл взгляд на отца-настоятеля, тот кивнул, дав сигнал продолжать, но мне показалось, что в глазах моего бывшего наставника мелькнули весёлые искорки, а ещё почудилось, что щеки коснулась тёплая ладонь.
Из тёмного угла вынырнул служка в чёрной рясе, подпоясанной верёвкой, поклонился отцу и зашептал что-то. Лицо настоятеля окаменело, он порывисто поднялся и быстрым шагом двинулся прочь, не обращая внимания на недоумённые взгляды.
Интересно, что это могло отвлечь настоятеля от ритуальной казни? Насколько я помню, такого не случалось ни разу. С уходом главы Ордена все на мгновение притихли, и удалось расслышать непонятный гул. Прислушался - звук идёт снаружи. Странно. Остальные, похоже, тоже насторожились, но лишь на мгновение, потом толстяк с плохо выбритой тонзурой вновь обернулся ко мне.
- После нанесения печатей на ваше тело вам запрещается приближаться к любой из святых обителей. Всякий божий человек, что узрит печати, вправе убить вас в честном поединке или наложить чары, согласно приговору. Кроме всего прочего, вы лишаетесь магического начала, и любая попытка использовать заклятия закончится смертью. Ваше оружие и доспехи немедленно будут уничтожены вместе с наполняющими их сущностями, а всякое упоминание о вас, в стенах Аиендине, запрещено под страхом смерти.
Похоже, чем дальше, тем серьёзнее. Перспектива бродяжить всю жизнь не радует. Что там? Говорят, совсем плохо, везде болезни, бандиты, солдаты королевские, хотя это в принципе... Может податься наёмником к Кьёрварду? Говорят, он неплохо платит ренегатам. Опять мысли не в ту сторону. Рано перспективы строить начал. После нанесения четырёх печатей выживает только половина изгоев, остальных - в отвал за Стену.
- Приговор привести в исполнение немедленно!
Значит, начнут не с меня, уничтожат Тёмное Пламя и Пепла.
«Эй! - мысленно позвал я. - Вы слышите?»
«Слышим», - отозвался Пламя, Пепел промолчал.
«Мне жаль...»
Пепел выругался на языке Бездны, Пламя только вздохнул.
«Ты всё сделал правильно, хозяин, а мы давно стали всего лишь разменными монетами. И поверь, после того, сколько крови мы попили, не жаль умирать»
«Говори за себя, - прохрипел Пепел. - Это ты умираешь спокойно, а я чую, что не смог защитить хозяина! Как я могу уходить, зная, что его ждёт?»
«Успокойся. Ты достаточно защищал меня, чтобы не испытывать мук совести, - мысленно ответил я. - Просто за всё надо платить, а за глупость и безрассудство тем более. Жалко, что и вам приходится...»
Дух, заключённый в моей кольчуге, снова выругался, а я, словно через пелену тумана, увидел, как к ритуальной наковальне, на которой были разложены вещи, шагает кузнец с пылающим алым светом молотом. Низенький худой священник с всклокоченной бородой открыл пухлый том с обложкой из тиснёной кожи и на удивление громко начал заклинание развеивания.
- Как всё пришло, так пусть и уходит, как камень обращается в сталь, так же сталь обратится в камень. Возвращаем тебя, дитя Бездны, в лоно земли, как в колыбель матери, спи, и пусть сны твои будут спокойны...
Кузнец ударил огненным молотом по наковальне, Пламя вскрикнул и замолчал навсегда...
- ... И да вернёшься ты в мир очищенным, - закончил священник.
Голос его потонул в звуке ударов молота, эхо заметалось по стенам, листовидный клинок превратился в раскалённую, гнутую железяку, но касания молота быстро придали металлу форму руны «тлен» - вытянутой спирали из восьми витков, пронзённой тонкой спицей.